Интересно, видел ли он, где я отсиживалась? Надеюсь, что нет, все-таки «стриженный бублик» остался оплакивать потерю ветки за левым крылом замка. Но мои запачканные травой и землей джинсы не заметить было бы сложно.
А ну и что? Слабенькая я еще, спотыкаюсь вот, падаю…
Страдальчески морщась и постанывая, я продолжала очищать джинсы правой рукой. Левой была поручена более сложная задача: старательно массировать «ушибленный» бок, готовясь к броску.
Конечность справилась замечательно. Едва я, кряхтя, поравнялась с Хельмутом, как моя левая рука судорожно вцепилась в плечо дворецкого. От неожиданности тот присел на задние лапы… то бишь дрогнул в коленях и покачнулся.
А я тем временем подключила и правую руку, повиснув на дворецком, словно новорожденная мартышка. Правда, вес малютки явно превышал среднестатистические показатели данного вида, и Хельмуту пришлось нелегко во всех смыслах. А я, продолжая цепляться за него, прокряхтела:
– Хельмут, голубчик, проводите меня, пожалуйста, в мою комнату. Я упала очень неудачно, сильно ушибла бок, так болит, так болит! Ну что же вы стоите тут пень пнем? Пойдемте!
– Нихт ферштеен, – вероятно, от неожиданности то, что должно было про звучать как суровый рык, лишь сорванно тявкнуло.
Ферштеен не ферштеен, а Хельмут все сделал, как его и просили. Доволок мерзкую русскую до ее комнаты. Выслушивая по дороге ее (мои!) стоны и причитания. Надеюсь, теперь он постарается бдеть за мной не так демонстративно. А то ишь его, пошел, ворча под нос ругательства, недоволен еще! Хотя, конечно, Хельмут вполне мог для снятия стресса декламировать Гете, вот только есть ли где-либо у Гете в текстах «доннерветтер» и «швайне»?
Вечером я устроилась с книгой у камина в гостиной. Обычно я пережидаю общий ужин у себя в комнате, а потом спускаюсь и ужинаю в одиночестве. Но сегодня мне не хотелось упускать Сашиных детей из виду, пусть даже ценой своего очередного возможного унижения.
Тем более что я постаралась сесть так, чтобы не мозолить глаза присутствующим в столовой. Собственно, их глаза вообще отдыхали от меня, поскольку сию ненавистную тетку скрывала высокая спинка кресла. Так что мозольный пластырь органам зрения Голубовских и фон Клотца не понадобится.
Я, конечно, тоже их не видела, зато прекрасно слышала. Вот только слышать особо было нечего. Позвякивание посуды, просьба передать соль, салфетку и так далее, и тому подобное. Фон Клотц и Голубовский несколько раз пытались вызвать ребят на разговор, но их вызовы остались без ответа, «абоненты были временно недоступны». Вика и Славка упорно молчали. Они общались между собой, отец и хозяин замка для них не существовали.
