я этого перед вами не повторяю. Что-о?
Но тут беседа наша прервалась, потому что поезд остановился, дверь вагона с визгом двинулась вбок и властный голос громко крикнул:
- Heraus!1
А другой голос, менее властный, проблеял:
— Уси злизайти!
— Новое дело! — говорит Гуськин и исчезает
в мутной мгле.
Прыгаем в жидкую скользкую грязь. Прыгаем в неизвестное.
Расталкивая нас, лезут в вагон солдаты, проворно выбрасывают наш багаж и задвигают дверь.
Ночь, дождь, мутные огоньки ручных фонариков, солдаты.
Итак, мы снова под дождем на платформе.
Стоим, сбились тесной кучкой, как баранта в снежную бурю — стоит морды вместе, хвосты наружу. Ждем покорно. Верим —наш пастух Гуськин дело уладит.
Не могу сказать, чтобы настроение у нас было очень унылое. Конечно, ужин и ночлег в теплой комнате были бы приятнее, чем мелкий дождичек на от-
1 Прочь! (нем.) — Ред.
крытой платформе, но вкусы у нас выработались скромные. Уверенность, что буквально никто не собирается нас расстреливать, наполняла душу радостным удивлением и довольством. Дождик уютный, даже не очень мокрый… Право же, на свете совсем недурно живется.
Рядом с нами на вокзальной тележке сложен наш багаж. Сторожит его немецкий солдат.
Станция освещена скудно. Вдали светит стеклянная дверь — входят и выходят темные фигуры. Там, за этой дверью, наверное, и решаются судьбы мира.
Высокая черная тень шагает к нам. Это Гусь-кин.
— Опять начались муки Тантала — вертишься
под дождем и не знаешь, кому совать взятку,— расте
рянно говорит он.
— Чего они от нас хотят, Гуськин?
— Хотят в карантин сажать. Плохо им, что у них
в карантине пусто! Что-о? Я им говорю, что мы уже
сидели. А они говорят — покажите бумаги, когда вы
из Москвы выехали. А по бумагам неделю тому на
зад. А где же две недели карантина? Так я отве
тил — что? Я ответил, что я пойду деньги разменяю.
А что вы хотите, чтобы я ответил на подобный
вопрос?
— Как же быть?
— Как-нибудь будем. Пуганая ворона на кусты
дует. Надо найти, кому дать. Для чего же они ка
рантин выдумали? Нужно только разыскать какого-
нибудь еврея, так он нам дорогу покажет.
Гуськин ушел.
— Знаете, господа, нужно попробовать погово
рить с солдатом,—надумала я.—Оленушка, начнем
говорить между собой по-немецки, чтобы располо
жить его в свою пользу. Хорошо?
— Я совсем немецкий забыла! — говорит Оленуш
ка.— Помню кое-что из грамматики.
— Ничего, валяйте из грамматики, только с чув
ством.
— Аусгеноммен зинд: бинден, финден, клинген,—
