Искалеченная | страница 39
Каждое утро, когда ей говорили: «Бабушка, здравствуй, как твое здоровье?», она отвечала: «Слушайте меня внимательно! Я знаю, что умру. Вы должны быть дружными и слушаться мам».
Она легла в больницу и не вышла из нее. Бабушка Айзату главенствовала на моей свадьбе и вот оставила меня, когда мне предстояло покинуть страну. Ей было только шестьдесят пять лет. Привычный посланник приехал из Дакара в конце каникул, чтобы сообщить, что паспорт готов и осталось только купить билет. Я должна приготовиться к отъезду. Октябрь тысяча девятьсот семьдесят пятого года, моего отца дома нет: он на несколько месяцев уехал работать на Берег Слоновой Кости. Только мама и ее сестра провожают меня. Я не прыгаю от радости, мне грустно покидать семью и дом, где я была счастлива. Но все же я хочу уехать. Ведь уехать — это получить возможность материально поддерживать маму. Моя цель — обучиться профессии, получать зарплату, чтобы, как и другие сенегальские девушки, помогать маме, обеспечить ей лучшие условия жизни и осуществить ее желание поехать в Мекку. Такова мечта каждого сенегальца.
Будучи маленькой, я была в более близких отношениях с бабушкой Фулей, воспитывавшей меня, чем с матерью. Только в подростковом возрасте я начала восхищаться мамой и ценить ее. Тогда же я смогла понять ее страдания, которые она испытывала, но никогда не показывала этого. Я видела в ней благородную даму. Неграмотная, она сделала все, чтобы дать нам образование. И каждый раз, когда в школе у нас просили денег на тетради, мама бежала одалживать их, если в доме денег не было. Она жертвовала собой ради нас, ничего себе не покупала. Питание, одежда, медицинское обслуживание — она все взвалила на свои плечи.
В течение трех дней мама готовилась к моему отъезду: покупала приправы, пряности, все для моей новой жизни во Франции.
И вот я в аэропорту Дакара, напротив самолета, железной птицы, которую я впервые вижу вблизи. Я перелечу моря, чтобы прибыть туда, куда я еду. Приеду ли я? Не упадет ли самолет в море? Не сломает ли эта птица себе крыло? Мне сказали, что путь займет целый день. Я поднимаюсь в самолет с дрожью в коленях и сажусь рядом с другой молоденькой девушкой, еще более взволнованной, чем я. Шум, закрывающиеся двери, гул моторов… Я, съеживаясь, цепляюсь за сиденье и чувствую, что настал мой последний час.
Было примерно десять часов утра, когда самолет взлетел, и, видя дома, порт, море, теряющиеся в облаках, я зарыдала: все кончено, слишком поздно прыгать, невозможно ускользнуть от этого неведомого будущего. В моем сознании, как в детском фотоальбоме, — школа, друзья и подруги, умершие бабушки, их ласки, дедушка, который молится за меня в этот час, когда я покидаю родину. Я вижу маму и тетю в аэропорту, поднимающих глаза к самолету, уносящему меня в неизвестность, вижу, как они плачут оттого, что позволили мне уехать одной. Я была на самом деле одна. В свои четырнадцать лет я должна буду жить в неизвестном доме, с неизвестным мужчиной в стране, которую я видела только по телевизору.