Пластинка закрутилась. Солдаты замерли. Зазвучала музыка, незнакомая, непривычная, волшебная. Стали подходить ходячие больные, свободный от работы медперсонал. Иван слушал и внимательно наблюдал за людьми. Лица их светлели, в глазах у некоторых стояли слезы. Никто не шелохнулся, пока не закончилась пластинка.
– Что это? – спросил солдат, который приволок патефон.
– Моцарт, – ответил Иван, потрясенный реакцией людей, большинство из которых наверняка до этой минуты не слышали ни этого имени, ни этой музыки. – Это австрийский композитор восемнадцатого века.
– А как это фашисты такую музыку слушают, а сами лютуют да зверствуют – вон виселиц по всей деревне понаставили, – в сердцах бросил солдат и матюкнулся…
На второй пластинке была запись скрипичной музыки, Ивану незнакомой, а наклейка на пластинке частью содрана, а частью затерта так, что он никак не смог прочитать ни слова. Скрипка звучала виртуозно, сказочно, а мелодия, казалось, была придумана композитором вот для такой весны, как нынешняя, когда каждая былинка оживает, цветет, не боясь и не смущаясь разрухи, кучи искореженного металла, орудийных залпов и даже смерти. Он решил сохранить пластинку, чтобы потом, после войны, узнать, чья это музыка и кто этот чудесный скрипач.
Война, как всегда, вновь разрушила все планы: осенью 1944 года в госпиталь попал мощный снаряд. Иван был ранен в ногу. Случилось это восьмого октября. Его эвакуировали в тыл вместе с патефоном и пластинкой Моцарта – вторая пластинка разбилась. Когда Ивана на носилках грузили в машину, прибывшую по вызову его заместителя, того самого однокурсника, с которым они вместе ушли на фронт, шофер запротестовал:
– Это что еще за имущество! Не повезу!
– Повезешь, друг, повезешь, потому что эта музыка помогала нашему доктору лечить раненых, а теперь пусть поможет и ему, – сказал как отрезал санитар, еще в начале войны спасенный Иваном и оставленный при госпитале по инвалидности.
Так патефон совершил вместе с ним свое первое путешествие.
Ивана доставили в Краснодарский край, в Усть-Лабу[1], в госпиталь, профилированный для лечения конечностей. Военные врачи между собой называли его «больница руки-ноги».
После операции Иван не стал дожидаться полной реабилитации, боясь не отыскать свой госпиталь при таком стремительном движении наших войск на запад.
– Коллега, – сказал хирург, оперировавший его, – надеюсь, вы знаете, что делаете, и я не стану вас уговаривать остаться еще хотя бы недели на две.
