— Вот «Банкет офицеров роты святого Адриана». Чем плоха картина? А вот и другая: «Банкет офицеров роты святого Георгия». Замечательные групповые портреты! Франс Халс был выдающимся портретистом. Это бесспорно.
– Есть одна небольшая, если так можно выразиться, странность…
– Какая же?
– Все персонажи как бы смотрят в объектив, на зрителя.
– Это же пирушка.
– Верно, но по какому поводу? Собрались веселые, сильные люди. И что они думают?
– Просто пируют.
– Их объединяет нечто радостное?
– Несомненно.
– Что именно?
– Но не кажется ли вам, что это чрезмерное требование к художнику…
– Нет. Для Рембрандта, например, эти требования не чрезмерны.
– Я провожу Саскию ван Эйленбюрг, – сказал Рембрандт.
– Благодарю вас.
Хендрик сказал:
– В таком случае я пройдусь на Сингел. Мне предлагают прекрасную вазу из Индии.
Рембрандт насторожился:
– Из Индии?
– Да, говорят, из Индии. Я ее увижу сегодня.
Рембрандт поочередно посмотрел на Саскию, на Лисбет, на Хендрика.
– Я беру ее… Если она хороша.
– А цена? – Хендрик надел шляпу и шагнул на тротуар.
– Я беру ее, – подтвердил Рембрандт.
Лисбет сказала:
– Мой брат упрям, когда речь идет о безделушках.
– Слышите? – Рембрандт тряхнул головой. Подал руку Саскии – порог был высокий. – Безделушки! Скажите, господин ван Эйленбюрг, похож я на любителя безделушек?
– Нет, – проговорил ван Эйленбюрг. – Я свидетельствую перед всем Амстердамом: господин ван Рейн ни разу не купил безделушку. Каждая вещь прекрасна сама по себе.
– А эти картины и офорты, которым нет конца? – Лисбет указала рукой на дом, словно он был набит картинами.
– Лисбет ван Рейн, – сказал ван Эйленбюрг, – у вашего брата особенный интерес к своим современникам. Подчеркиваю. Не простой, но особенный.
– Да! – отрезал сердито Рембрандт. – Я покупаю то, на что сам я не способен. Я не раз твержу об этом!
– А это не разорительно? – Саския улыбнулась.
– Не знаю. Они мне помогают жить!
– Не огорчайтесь, – сказала Саския, прощаясь с Лисбет.
– Я покидаю вас, господа. Надеюсь, моя сестра будет доставлена в целости и сохранности…
– Не беспокойся, Хендрик, – успокоила брата Саския.
– Впрочем, я и не беспокоюсь.
Вот они и вдвоем. Прохладный летний вечер. На набережной Блумграхт безлюдно. А вода в канале словно уснула, кажется немного затхлой. Не лучший уголок Амстердама.
Рембрандт шел сосредоточенный, заложив руки за спину, а порой упирая кулаки себе в бока. Он глухо проговорил:
– Моя сестра считает меня мотом. А что было с ней, когда я купил бюст Гомера! Она не могла представить себе, что за какой-то камень можно отдать кучу флоринов.
