– Во всяком случае, лицо вовсе не Саскии. Это лицо другой женщины…
– А это «Флора». Ее-то наверняка писал с Саскии. Те же черты лица. Что он в ней нашел, отчего так без ума влюбился? Та же маленькая голова… Тот же крошечный рот…
– А молодость? А здоровье?
– Да, аргументы серьезные. И все-таки…
Лисбет взяла со стола небольшой пергамент. Портрет девушки в широкополой шляпе. Живые глаза. Полуулыбка на губах. Чуть вздернутый нос.
– Ты ей немножко польстил, – сказала она жестко. – Она молода – в этом ее главное достоинство. Руки и волосы – нет слов – холеные. Что она – дочь бургомистра?
– Да, – сказал Рембрандт. – Она из Леувардена.
– Северянка, стало быть. – Лисбет рассматривала портрет весьма критически. – Востра на язычок…
– Она образованна. Начитанна.
Лисбет строго посмотрела на брата.
– Кто это сказал?
– Хендрик ван Эйленбюрг.
– А что ему остается говорить?
– Как – что?
– Не ругать же ее! Она живет у него?
– Нет, у пожилых родственников. А может, просто у знакомых. Я не очень интересовался этим.
– А следовало бы, – сказала Лисбет.
– Почему?
– Ты посмотри на себя, Рембрандт, в зеркало. Ты весь пылаешь, глядя на этот рисунок.
Он ухмыльнулся:
– Это ты хватила чересчур.
– Нет, я говорю правду.
Рембрандт приложил ладони к своим щекам.
– Холодные.
Лисбет продолжала неприязненно рассматривать рисунок.
– Говорят, она с хорошим приданым.
– Возможно. Не интересовался.
– А надо бы, – сказала Лисбет. – Порасспроси. Но не узнавай у Эйленбюрга: он наверняка соврет.
– Можно подумать, что я сватаю Саскию ван Эйленбюрг.
Лисбет фыркнула:
– Рембрандт, ты наивен. Но я-то кое-что замечаю.
Он подбоченился, крутанул головой, словно ему сдавливали горло.
– В самом деле, Лисбет? Что же ты замечаешь?
– Сказать?
– Сказать.
Она положила ему руку на плечо:
– Ты очень скоро сделаешь ей предложение.
– Откуда ты взяла? – Он покраснел, отодвинул рисунок в дальний угол стола. – Кто сказал?
– Ты сам.
– Я? – изумился Рембрандт.
Лисбет подняла вверх указательный палец, попыталась изобразить улыбку на лице. И сказала, тщательно расставляя смысловые ударения:
– Рембрандт, в тебе кипят большие художнические страсти. Ты уже мастер, прославленный на весь Амстердам. Тебя даже булочник знает. И башмачник тоже. Но ты плохой актер. Тебя не возьмут даже в самый захудалый театр.
– Почему же, Лисбет?
– Ты говоришь одно, а на лице написано совсем другое.
– Я достаточно прямой… Когда таскаешь тяжеленные мешки с солодом – душой делаешься прямым. За это я ручаюсь.
