– Конечно, – говорит Алексей, – было бы лучше, если бы мы поймали убийцу. Но такое только в голливудском кино бывает.
– Нет, – отвечает Ксения, вставая, – ловить убийцу – это не наше дело. Но мне не дает покоя мысль: можно придумать что-то еще, как-то по-настоящему поднять эту тему.
Пять лет разницы, да уж. По-настоящему поднять эту тему. Будто на дворе – конец восьмидесятых, когда поднятые темы хоть кого-то интересовали.
– Вот еще, – говорит Ксения, – я хотела тебя спросить, ну, не по работе. Ты ничего не знаешь про такого человека? – и она называет фамилию и имя.
– Зачем тебе? – спрашивает Алексей.
– Не мне, – говорит Ксения, – просто подруга просила. Думает, идти ли к нему работать или не надо.
Ксения еще раз повторяет фамилию и имя, а Алексей качает головой и говорит:
– Нет, в первый раз слышу. Но могу в Гугле посмотреть.
– В Гугле я уже смотрела, – отвечает Ксения и протягивает ему листочки с интервью. – Ты подумай все-таки, что еще из этого маньяка можно выжать.
Алексей думает, что когда-то он бы ухватился за эту возможность. Прекрасное начало для голливудского фильма. Независимое журналистское расследование. Но последние годы он уже не рассчитывает ни на славу, ни на удовлетворение от работы. Может, зря он когда-то пошел на журфак? Стал бы лучше программистом или адвокатом на худой конец. Нормальные человеческие профессии.
Темнота зимних московских вечеров. Разноцветный килим на полу. Однокомнатная квартира за 250 долларов. Матовый экран монитора, черный экран телевизора. Ксения, с ногами забравшись в единственное кресло, грызет ногти. Сидеть дома одной, не думать о Саше, смотреть телевизор, читать книжки, серфить по сети. Все не так, все валится из рук, все неправильно: купленные у метро дешевые DVD зависают, фильмы скучны и манерны, словно какие-нибудь «Игры Рипли», кто такое только смотрят, скажите на милость, вышедший на прошлой неделе последний Мураками уже прочитан и больше не радует. Сидеть дома одной, вспоминать Сашу, задумчиво стоять над открытым ящиком, мастурбировать, до синяков перетянув себе грудь, подвесив грузики на соски. Кончать быстро, но чувствовать все ту же пустоту внутри. Сидеть дома одной, не думать о Саше, вспоминать Сашу, стоять с длинной швейной иглой в руках, прикидывая, куда ее лучше воткнуть. Плохой признак, ты это знаешь, плохой: еще немного, и дело дойдет до порезов.
Отложи иглу; вспомни лучше, как все началось. Ты только что окончила десятый класс, а мама собралась отдыхать в Грецию, вроде как с тетей Милой, но на самом деле – с ее очередным мужем. До этого долго жаловалась, мол, денег совсем нет, отец толком не платит алименты, придется занимать, а потом полгода работать без выходных, тупые договора, юридические документы, переводческая барщина.
