- Повтори: кто мы и кто - ты? - Кто он?! Бюнц бы тебе ответил… Потрох тюлений, отворотясь не проблю-ешься!
- Ты - мой… кесарь, я - твоя… верно… подданная… Умоляю… моего… кесаря…
Он еще и кесарь? Кесарь?! Ох, недаром Отто орал, что Фридриха нужно придавить, а нет, так выхолостить, и он, Бюнц, готов это проделать сам, хоть потом в восьми щелоках мыться придется. Потому как вони будет, как от тухлой пластуги… Отто на дне вместе со своей «Пташкой», вместе со всей командой, а этот… Этот!… Забавляется с несчастной дурой. Решил, что ему все с рук сойдет, так ведь нет!
- Толку тебе с кесаря… У бедняги давно не только размягчение в мозгах, но и размягчение в штанах… Тебе, пташка моя, не кесарь, тебе кочет нужен!
- Ауи-и-и-и-и-и-и-и-и-ш-ш-ш-ш!!!
Это был не визг, не шипение, не рычанье, но нечто несусветное. Гудрун вопила, дергая ногами и колотя кулаками по вжимавшей ее в шкуры веснушчатой плотной спине с рыжей родинкой ниже лопатки.
- Тяжеленько? - посочувствовал и не думавший прекращать свое дело живехонький Бюнц. - Зато от души! Ну, сейчас попрыгаем… Держись, коровушка!
- Вон!!! Уи-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и!…
- Капитан Бю… - завопил Руппи. - Отто! Шаутбенахт Бюнц… Это - Гудрун! Принцесса Гудрун… Оставьте ее!…
Сквозняк взвивает библиотечную пыль, машут, словно крылья, портьеры, радостно звенит разбитое стекло и еще что-то, словно рядом трясут бубенчиками, трясут и смеются.
Кружатся пылинки, устилают подоконник лепестки боярышника, пахнет скошенной травой и отчего-то морем. Нет Отто Бюнца. Нет принца Фридриха. На медвежьей шкуре сидит Гудрун, беспокойно вертит головой… Губа припухла, как от укуса, плечи в желтоватых и синих пятнах, ярких и почти сошедших. Еще один синяк на бедре… Смотреть на принцессу невозможно, но как уйти? Не прыгать же через нее, такую?! Да еще это кресло… с платьем.
- Дрянь! - шипит Гудрун. - Гадина… Я… Я… Новый сквозняк. Парусами вздуваются сброшенные
юбки, блестят на солнце осколки. Словно лед в Старой Придде! Лед, солнце и ветер, снова солнце и ветер… Закатные твари, что все это значит?! Ввысь взмывает нечто белое, проносится над головой гигантской чайкой, исчезает за распахнувшимся окном. Гудрун вскрикивает, но продолжает сидеть, солнечный луч пляшет по круглому животу, словно подушку мнет. Опять звон, опять смех, а ведь… ведь смешно! Невероятно, летяще смешно! Смехом и звоном, танцем и стоном, трепетом темных ресниц, сном и полетом, вешней охотой, вечным мельканием лиц… Радости блики, трели и крики с ветром играющих птиц, время цветенья, игр и видений, нежные тайны девиц…
