О, чужеземец, если бы ты знал, как я жаждал свободы, сидя в проклятой лампе и только изредка появляясь на белый свет, чтобы исполнить желание какого-нибудь мошенника или грабителя!.. И вот я на свободе, на желанной свободе, но я не счастлив!.. Я отвык от нее, отвык совершенно! Оказывается, на свободе нужно думать о своем пропитании, о сотнях, если не тысячах других забот… И все сам, своей головой! Сидя в лампе я не знал таких хлопот, поверь мне. Готовя еду хозяину, я наедался сам, жилье – ты знаешь – у меня было, а самое главное – у меня был смысл жизни и мечта. И вот в единый миг я лишился всего! По собственной глупости! И если, о высокочтимый странник, ты не поможешь мне, я проведу остаток дней своих в тоске и печали!»
И с этими словами джинн Маруф все-таки повалился в ноги потерявшему бдительность Ивану Ивановичу и, изловчась, чмокнул его левый сапожок. Отскочив с легкостью серны в сторону, Гвоздиков сердито надул щеки и, пыхтя от негодования, спросил:
– Я не понимаю, голубчик… Вы что: желаете обратно в рабы записаться?
– Да-да, мудрый чужеземец! – радостно закивал головой коленопреклоненный Маруф. – Привычка – вторая натура, и я не могу от нее избавиться! Молю тебя: уговори свою спутницу Умору вернуть несчастному джинну его лампу! – и легкомысленный чародей боднул лбом каменистую землю.
– Я с радостью бы выполнил вашу просьбу, дорогой Маруф Маруфович, хотя мне и не понятно ваше желание вернуться в рабы, – сказал смущенный Гвоздиков, отдирая прилипшего к почве джинна, – но где я найду эту волшебную лампу и мою бедную Уморушку? Где они? Где другая девочка – Маришка?
– Они были в пещере сорока разбойников, – охотно ответил джинн и стал подниматься на ноги. – А сейчас они далеко: в Багдаде.
– В Багдаде? – ахнул Иван Иванович.
– Да, – повторил джинн Маруф, – в Багдаде. Перепугавшись озлобленных разбойников, они маханули в Багдад – ведь теперь Умора может делать и не такие чудеса. Правда, второпях они забыли взять лампу…
– Так в чем же дело? – удивился Гвоздиков. – Лампа пуста – влезайте в нее и живите!
Но джинн Маруф грустно покачал головой:
– Ты не знаешь главного, о добрый чужеземец! Пока Умора не передаст мне свои обязанности, лампа остается за ней. Умора – раба лампы, а я – жалкий бездомный джинн! – И, стукнув себя два раза ладонью по затылку, Маруф наклонился, взял щепоть земли и с удовольствием высыпал ее себе на голову.
– Тогда что же мы теряем драгоценное время?! – воскликнул Иван Иванович и стал раскатывать ковер-самолет, готовя его к полету. – В путь, уважаемый Маруф Маруфович, в путь!
