Получалось, что главный скандал еще впереди.
— Явились-таки! — выкрикнул Аркадий Сергеевич, делая шаг ей навстречу. — Поздно! Или думали, я шутки шучу?
— Я нарочно, — ответила она, приближаясь к собравшимся. — Любопытно было проверить, какие в вас черти сидят.
С нарочитой медлительностью она обошла пейзажную часть выставки, у одного не особенно примечательного этюдика даже задержалась — вероятно, чтобы поинтересничать. Наконец добралась до кучки, столпившейся возле триптиха. Все поспешно раздвинулись, пропуская ее вперед.
Пока Телианова смотрела на крамольные фотографии, было очень тихо. Полина Андреевна заметила, что некоторые с особенным интересом изучают сзади линию шеи опасной барышни и сравнивают с натурщицей, изображенной de derriere.[8] Выходило похоже, и даже очень.
Наконец Наина Георгиевна обернулась, и стало заметно, что первоначальной бравады у нее поубавилось, а глаза под тонкой сеткой заблестели как-то уж чересчур ярко — не от слез ли?
— А при чем здесь лукоморье? — громко сказал Кирилл Нифонтович Краснов, очевидно, желая сгладить остроту момента. — Это мотив из Пушкина, «Руслан и Людмила»?
— Точно так, — ответил Поджио, глядя воспаленными глазами на Наину Георгиевну.
— Так это вы русалку представили, вот оно что! «Там чудеса, там леший бродит, русалка на ветвях сидит».
Раздвинув красные губы в безжалостной улыбке, Аркадий Сергеевич протянул:
— Возможно. Или оттуда же из «Руслана», другое… — И прибавил, чеканя каждое слово: — «Ах, витязь, то была Наина».
Без единого слова (и это было самое страшное) Степан Трофимович кинулся к своему однокашнику и бешено ударил его кулаком по лицу, так что художника отшвырнуло к стенке, а из разбитого рта на бороду хлынула кровь.
— Степан, ты что?! — в ужасе вскричал Петр Георгиевич, обхватывая Ширяева сзади за плечи. — Что с тобой? — И вдруг сообразил: — Ты подумал, что это Наина?!
Далее началась сцена решительно безобразная. Несколько мужчин удерживали Степана Трофимовича, который вырывался и ничего при этом не говорил, только хрипел. Петр Георгиевич, закрывшись руками, рыдал в голос. Поджио же, похожий со своим окровавленным ртом на вурдалака, наоборот, захлебывался не то кашлем, не то истерическим хохотом.
Наина Георгиевна вдруг резко повернулась к Бубенцову, с беззаботной улыбкой наблюдавшему за баталией, и спросила звенящим голосом:
— Что, весело вам?
— А то нет, — негромко ответил он.
— Князь Тьмы, — прошептала Наина Георгиевна, испуганно от него отшатнувшись, и еще тише присовокупила непонятное: — Князь и княжна, как сошлось-то…
