Я подозреваю, что добрый доктор (как видите, я и ей даю оценку, называя таким словом) не верила в Провидение. Я никогда толком не знал, во что она верит, хотя и был всегда убежден, что какая-то вера у нее есть. Возможно, невзирая на все ее слова об эгоизме, верила она только в себя и больше ни во что. Возможно, она верила в тот Прогресс, о котором говорила, а может быть, на какой-то странный, чуждый нам манер, она верила в нас, в людей, с которыми жила и которых любила, так, как не верили в себя мы сами.
Сделались ли мы лучше от общения с нею? Я думаю, несомненно, да. Из каких побуждений она действовала так — из корыстных или бескорыстных? Я полагаю, по большому счету это не имеет никакого значения, разве что для ее душевного покоя. Научила она меня еще и вот чему: ты есть то, что ты делаешь. Провидение (или Прогресс, или Будущее, или любой другой суд, кроме нашей совести) судит нас по тому, что мы делали, а не по тому, что думали.
И поэтому изложенное ниже являет собой избранную хронику наших деяний. За одну часть моей истории я могу поручиться, поскольку сам был ее свидетелем. Что же касается другой части, то ее подлинность я гарантировать не могу. Я натолкнулся на ее исходную версию по чистой случайности, много времени спустя после того, как случились описанные в ней события. И хотя я думаю, что она представляет собой интересную перекличку с той историей, в которой участвую я, здесь она присутствует как некий художественный изыск, а не как плод углубленных размышлений и исследований. И все же я думаю, что две эти истории связаны и рассматривать их вместе гораздо более осмысленно, чем по отдельности. Я думаю, нет никаких сомнений, что те времена были загадочными. Географически загадка была разделена, но, в конце концов, тогда почти все было разделено. Разделение — единственное, что тогда обеспечивало порядок.
В своих записках я пытался не высказывать суждений, но должен признаться, я питаю надежду, что это сделает Читатель (ведь его можно назвать своего рода Провидением), который не станет плохо думать о нас. Я с готовностью признаю, что мной руководило (в особенности, когда я исправлял и дополнял записки моего прежнего «я», а также облагораживал язык и грамматику моего сорассказчика) желание предстать перед Читателем в лучшем свете, а это, конечно же, эгоистическое желание. Но все же я надеюсь, что эгоизм такого рода может послужить на благо по той простой причине, что иначе эта хроника вообще не увидела бы света.
