Инверсии - Иэн Бэнкс

Эгоизм — вот единственный грех. Так сказала доктор. Когда она впервые сформулировала это соображение, я был еще очень молод, а потому, призадумавшись ненадолго, поразился глубине ее мысли.

И только много позже, когда я достиг средних лет, а ее уже давно не было с нами, я начал подозревать, что верно как раз обратное. Я хочу сказать, что в каком-то смысле эгоизм — единственная истинная добродетель, а потому этот самый эгоизм в конечном счете нейтрален (поскольку противоположности взаимно уничтожаются) и даже бессмыслен, если брать его вне того стержня, что именуется нравственным содержанием. В последующие годы — в годы моей зрелости, если угодно, или старости, если хотите, — я, хотя и не без внутреннего сопротивления, снова начал уважать точку зрения доктора и стал соглашаться с ней (по крайней мере временно) в том, что эгоизм — корень почти всех зол, если не всех.

Я, конечно же, всегда знал, что она имела в виду: когда мы ставим свои интересы выше интересов других, мы, скорее всего, будем поступать плохо, и вина всегда остается виной независимо от того, что за преступление совершено — стащил ли ребенок монетку из кошелька матери или император устраивает геноцид. В том и другом случае (и во всех промежуточных) мы говорим: наше удовольствие значит для нас куда больше, чем все неприятности или переживания, которые вы можете испытать из-за наших поступков. Иными словами, наши желания важнее ваших страданий.

В зрелые годы я выдвинул против этого такое возражение: только потакая своим желаниям, только пытаясь получить то, что доставляет нам удовольствие, что приятно по своей сути, мы создаем богатство, уют, счастье и то, что добрый доктор назвала бы туманным, обобщающим словом «прогресс».

Но в конечном счете я вынужден был признаться самому себе, что хотя мое возражение, возможно, и несет в себе зерно истины, оно недостаточно всеобъемлюще, чтобы полностью перечеркнуть утверждение доктора, и хотя эгоизм иногда может быть добродетелью, по своей природе это скорее грех или непосредственная причина греха.

Нам не нравится думать, что мы ошибаемся, мы предпочитаем говорить, что нас просто неправильно понимают. И грешить мы, конечно, не грешим, просто принимаем трудные решения и выполняем их. Мы хотим, чтобы наши поступки судил мистический, божественно бесчеловечный суд по имени Провидение, надеясь, что он согласится с нами как в нашей самооценке, так и в оценке нашей вины, или, иначе говоря, нашего поведения.