В его обществе Ирэн была обыкновенной ласковой и нежной девушкой, однако он видел, как уже портится ее характер. Сознание того, что в скором времени она станет самой богатой женщиной Франции и у нее не будет неисполнимых желаний, определяло ее поведение. Если ей что-то не нравилось, она заявляла об этом так же резко, как и ее дедушка, яростно ненавидевший людей. Будучи не права, она продолжала настаивать на своем до тех пор, пока ее воля не исполнялась. Язвительными насмешками Ламбер старался подавить у нее приступы себялюбия, и чаще всего это ему удавалось.
Когда мадам Женвуа позвонила Ирэн по телефону в интернат и спросила, не желает ли она на минуточку заглянуть к ней, девушка, зная о ком идет речь, тотчас согласилась. Однако у мадам Женвуа она повела себя так, будто неожиданный визит Ламбера не обрадовал, а, скорее, раздосадовал ее. Она начала выговаривать ему, что он мог хотя бы за день предупредить мадам Женвуа, что директриса и без того недовольна ее отлучками и что не следует забывать об охраннике, которого Де Брюн приставил к ней.
— Так что тебе от меня нужно? — раздраженно спросила она. — Не для того же ты меня вытащил сюда, чтобы тоскливо смотреть мне в глаза?
— Нет, мое сокровище, я вполне могу обойтись без этого, — ответил Ламбер. — Порой, от нечего делать, я спрашиваю себя, что бы из тебя вышло, не будь у твоего дедушки миллионов?
— Я сумела бы заработать себе на жизнь, — фыркнула Ирэн.
— Безусловно. Но как? По-моему, твоих способностей недостаточно даже для должности уборщицы. Сядь, мне нужно с тобой поговорить, и поговорить серьезно.
Ирэн продолжала упрямо стоять.
— Сядь, я тебе сказал, я не могу разговаривать с человеком, когда он смотрит на меня ноздрями, — резко бросил он.
Она знала, сейчас ей следует уступить, иначе все плохо кончится. Вот когда у нее будет огромное состояние, Ламбер станет как шелковый. Итак, она повиновалась и, надув губы, присела на краешек кровати. Он заходил по комнате взад и вперед. Не обращая на нее внимания, точно разговаривая сам с собой, произнес:
— Время пришло… Мы заманим этого подлеца в волчью яму, и, упав туда, он сломает себе шею. Это так же верно, как то что на небе нет никакого Бога. Важно одно: твой дорогой дедуля не должен простирать над ним свою всесильную длань и ограждать его от земного суда. И дабы он этого не сделал, ты должна постараться.
— Мы уже говорили об этом, Аристид, — с трудом сохраняя спокойствие, сказала Ирэн. — Я уже объясняла тебе, почему нецелесообразно разговаривать с дедушкой на эту тему.
