Фридрих выходит из комнаты. Макк спрашивает:
— В полном ли вы разуме сегодня?
— Это сделал я! — закричал Роландсен. Он мог говорить так же громко, как и петь.
Проходит некоторое время, Макк моргает глазами и думает.
— Так вы говорите, что это сделали вы?
— Да.
Макк продолжает размышлять. Его быстрый ум разрешал на своём веку не одну задачу, он привык к быстрым соображениям.
— Согласитесь ли вы и завтра подтвердить ваши слова?
— Да. Начиная с нынешнего дня я больше не буду молчать о своём поступке. На меня так подействовало письмо, полученное мною от пастора.
Верил ли Макк словам телеграфиста? Или он продолжал разговор лишь для проформы?
— Когда вы произвели воровство? — спросил он.
Роландсен назвал ночь.
— Каким образом вы его совершили?
Роландсен подробнейшим образом рассказал всё.
— В шкатулке вместе с банковскими билетами лежали кое-какие бумаги; видели вы их?
— Да. Там были какие-то бумаги.
— Вы захватили одну из них. Где она?
— Не знаю. Бумага? Нет.
— Это моё свидетельство о страховании жизни.
— Свидетельство о страховании жизни? Ах, в самом деле, теперь я припоминаю. Должен сознаться, что я его сжёг.
— Так. Это было очень дурно с вашей стороны, вы доставили мне этим много хлопот. Надо было доставать другое.
Роландсен сказал:
— Я был совсем не в себе. Я ничего не мог ясно соображать. Прошу вас, простите меня.
— А в другой шкатулке было много тысяч талеров. Почему вы её не взяли?
— Я её не нашёл.
Макк кончил свой расчёт.
Действительно ли совершил телеграфист это преступление или нет, но он являлся для Макка самым желательным вором, какого он только мог пожелать. Он, наверное, уже не будет молчать об этом деле, наоборот, он разболтает о нём первому встречному. Оставшиеся рыбаки узнают эту новость и увезут её к себе домой, и об этом услышат все купцы вдоль побережья. Макк будет спасён.
— Я никогда раньше не слыхал, что вы, живя среди простого народа, и... что у вас такой недостаток, — сказал он.
На это Роландсен отвечал, что он никогда не ворует среди рыбаков, не обирает рыбачьих навесов. Он пошёл в самый банк,
Так вот оно как! Он сказал с сожалением:
— Но как могли вы так поступить со мной?
Роландсен отвечал:
— Я набрался храбрости и дерзости. К тому же это было совершенно в пьяном виде.
Совершенно невозможно было продолжать сомневаться в искренности его признания. Сумасшедший телеграфист вёл очень бурную жизнь, получал он немного, а коньяк из Розенгарда стоил денег.
— К сожалению, я должен вам ещё признаться, что я не могу возвратить вам денег.
