Ашиль Папен был в ту пору красивым сорокалетним мужчиной с черными вьющимися волосами и яркими губами. Его не испортило поклонение, которым его окружали народы многих стран, он оставался человеком добрым и был искренним с самим собой.
Он направился прямо в желтый домик пробста, назвал свое имя (пробсту оно ничего не говорило), объяснил, что приехал в Берлевог, чтобы поправить здоровье, и был бы счастлив, пока он остается в городе, давать уроки пения молодой дочери проб ста. Папен ни словом не упомянул о Парижской опере, но подробно описал, как прекрасно будет петь Филиппа в церкви во славу Божию.
Правда, в разговоре возникло одно опасное мгновение: когда пробст спросил Ашиля, не папист ли он, певец честно это подтвердил. Старый пробст, никогда в жизни не видевший живого паписта, слегка изменился в лице. Но все же разговор на этом не закончился, потому что пробст обрадовался случаю поговорить по-французски — это напомнило ему годы молодости, когда он изучал произведения великого французского писателя-протестанта Лефевра д'Этапля.[4] А так как не было на свете никого, кто мог бы долго противиться Ашилю Папену, когда тот хлопотал о деле, которое принимал близко к сердцу, отец в конце концов дал согласие и только сказал дочерям: «Пути Господни пролегают через моря и заснеженные вершины, там, где глаз человека не различает стези».
Так и случилось, что великий французский певец и никому неведомая юная норвежская дебютантка в искусстве стали работать вместе. Надежды Ашиля превратились в уверенность, а уверенность перешла в восторг. «Я ошибся, думал он, — вообразив, что старею. Мои величайшие триумфы еще впереди! Когда мы будем петь с ней вдвоем, мир еще раз уверует в чудо».
Вскоре он уже не мог таить в душе свои мечтания и рассказал о них Филиппе. Как звезда, говорил он ей, засияет она, затмив всех былых и нынешних великих певиц. Император, императрица, принцы, знатнейшие дамы и bel-esprits[5] Парижа будут слушать ее, обливаясь слезами. Но и простые люди будут ей поклоняться, она даст утешение и силы униженным и оскорбленным. А когда вместе со своим учителем пения она выйдет из подъезда Оперы, слушатели выпрягут лошадей из кареты и сами повезут певицу к «Cafe Anglais»,[6] где в избранном кругу ее будет ждать изысканный французский ужин.
Филиппа не рассказывала об этих планах ни отцу, ни сестре — так впервые в жизни она что-то от них утаила.
А тем временем учитель предложил своей ученице разучить партию Церлины из оперы Моцарта «Дон Жуан». Сам он, как это часто бывало прежде, исполнял партию Дон Жуана.
