- У вас муж? - спросила Надю женщина, сидевшая с ребенком.
- Что? - не поняла Надя.
- Говорю - у вас муж?
- У меня развод.
- А... У меня-то муж тут. Судить будут. Пьяный стекла в магазине побил. Так он хороший у нас, а вот если выпьет - так обязательно разобьет чего-нибудь и куражится. Я ему, дураку, говорила: <Ты лучше меня шугани, и то позора будет меньше>.
- Да, - сказала Надя, - конечно.
- А теперь штраф сунут, а мы гардероб хотели. Сейчас хорошие появились... Полированные и с зеркалом, по девяносто семь. Судья-то, говорят, женщина. Это ничего, а если мужик - так тот без жалости. А мой-то - тихий, когда не пьет, ласковый.
К скамейке подошел здоровенный парень в кепке. Кепка на его проволочных курчавых волосах держалась каким-то чудом, и Наде показалось, что она вот-вот упадет.
- Пришел, ирод окаянный, - сказала женщина, - глаза б мои на тебя не смотрели, жирафа кучерявая!
- Ладно... - сказал парень, сморщив лицо, - чего паникуешь...
- Пускай тебя посадят, паразита, пускай!
- Ладно, - повторил парень, - чего шумишь... Что в тюрьме, что с тобой - один ляд.
- У вас спички нет? - спросил Степанова старик в толстых роговых очках.
- Пожалуйста.
- Благодарю вас. Вы по делу или слушать?
- Это как?
- Любопытствуете или у самого неприятности?
- А вы?
- Я, изволите ли видеть, укрепляю институт судебной гласности. Слушаю и реагирую. Судье важно видеть реакцию зала. У нас утеряна прелесть реакции зала на происходящее в судебном заседании.
- На пенсии?
- Да.
- Бывают интересные дела?
- Неинтересных дел нет. Каждое интересно, только если судья сумеет достигнуть подлеца, вывернуть его, вывернуть.
Степанов достал блокнот и записал: <Важно суметь вывернуть подлеца>.
- Не из <вечерки>, случаем?
- Нет.
- Скучны у нас судебные отчеты, как морковный пюрей.
Степанов снова вытащил книжечку и записал: <Старая сволочь, говорит не <пюре>, а <пюрей>.
- А по прежней профессии вы кто? - спросил Степанов.
- Повар.
- Повар?
- Да, изволите ли видеть. Повар, с вашего позволения. Кормил прежних, а после ублажал вегетарианцев нарпита. Так вы с неприятностями?
- Папаша, - сказал Степанов, - вам бы лучше на печке со старухой сидеть...
Повар поднял пегие, торчащие вперед брови и тоскливо ответил:
- Старуха-то померла. Вот и грущу. А молодую брать - опасно, жилплощадь высудит.
Степанову стало мучительно стыдно: и за то, что он так грубо сказал старику, и за то, что в своей книжечке написал <старая сволочь>.
