— Да она сейчас у себя, — Серёга протолкнул Феликса вперёд, — бюллетенит. Мы из гальванического, вместе в вечерней учимся.
— Знаю я, как вы учитесь! Опять вчера бутылок полный ящик!
Но они уже поднимались по лестнице.
— Я один зайду, — оставив Серёгу в коридоре, Феликс постучал в обшарпанную дверь.
Наташа была в застиранном халате, в тапочках на босу ногу. Феликсу показалось, она не узнала его. Наташа похудела за эти дни. Под глазами лежали синие тени. Смуглые полненькие ножки, так прежде волновавшие Феликса, сейчас показались ему серыми. Он подумал, нехорошо это, подло вот так рассматривать Наташу.
— Наташа, — Феликс судорожно расстегнул воротник рубашки. — Ты… чего не звонишь, куда пропала?
— Во даёт… — Наташа растерянно прошлась по комнате. Ей, наверное, хотелось одеться во что-нибудь поприличнее. Без косметики лицо её было каким-то пятнистым. Она приблизилась к Феликсу, неуклюже потёрлась щекой о его плечо. «Как собака», — механически отметил тот. — А чего звонить-то? — пожала плечами.
— Как чего? Ты же сказала, что…
— Ну…
— Наташа, — Феликс осторожно обнял её. От Наташи пахло потом, табаком. Он подумал, что не выдержит. — Наташенька… Я вот что думаю. Давай поженимся?
— Поженимся. Во даёт… Да кто тебе разрешит?
— Никто. Я сам. А… что? Почему?
— Сколько тебе лет, Феликс? — Наташа ласково потрепала его по голове.
— Мне? Скоро семнадцать. Но ведь это не главное…
— Смешно, Феликс, — она убрала руку, — ты несовершеннолетний.
— Какая разница, совершеннолетний, несовершеннолетний? Разве об этом речь?
— А о чём?
— Ну… о ребёнке, наверное.
— Ребёнке? Во даёт, — растерянно улыбнулась Наташа. — Уже всё, нет его… Я потому и не звонила. Пока договаривалась, знаешь, как трудно, у меня же прописки нет. Анализы там разные, потом в больнице была, вот, вчера только вышла.
Феликс потёр лоб. У него вдруг разболелась голова. Слишком много было новостей. «Клячко прав, — он перевёл дух, — я идиот! Какая женитьба? На… ком?» Чёрная страшная вода отступила. Феликс остался на солнечном берегу.
— Наташа, — только и смог выговорить он, — ты бы хоть сказала мне, Наташа…
Она отошла к окну. Плечи вздрагивали. Феликс приблизился, обнял.
— Прости меня. — Ему казалось, он говорит искренне. — Как тьма на глаза, ни подумать не было времени, ни сделать что-нибудь. Я был… как скотина, прости.
— Во даёт. Ты чего? Нормально веселились… — Наташа прижала к себе его руки.
— Я могу тебе чем-нибудь помочь? — Это было ужасно, но Феликс чувствовал, как ликующая, не знающая удержу свобода переполняет его, рвётся наружу. Каких трудов стоило ему сохранять на лице подобающее выражение.
