— Что-то, папочка, ты сегодня ядовит.
— Ага, — усмехнулся он, — как змий библейский. Только малость поглупей.
— Кокетничаешь, папочка.
— А что делать?
Под самым потолком плавали голубовато-серые облака папиросного и сигарного дыма. Как нетрудно догадаться, «Гавану» курил знаменитый присяжный поверенный. Это импонировало его клиентам. Вторые рамы еще не были вставлены.
Я подошел к окну и распахнул его настежь. В беззвездную ветреную черную ночь. Социалистическая революция уже погасила все керосиновые фонари на нашей Казанской улице.
Чехословацкие белые батальоны штурмовали город.
Заливая свинцом близлежащие улицы, они продвигались от железнодорожной насыпи обоих вокзалов: «Пенза 1-я» и «Пенза 2-я», — то есть от пассажирского и товарного.
Падали квартал за кварталом, улица за улицей.
Настенька ходила хмурая.
— Одолевают, сукины сыны. Ох, одолевают!
Отступающие красноармейцы втащили пулемет на чердак нашего дома.
Мы только что пообедали. Вдвоем. Сестра гостила у подруги где-то на Суре. Отец аккуратно сложил салфетку, проткнул ее в серебряное кольцо с монограммой и встал из-за стола:
— Спасибо, Настенька. Спустите, пожалуйста, шторы у меня в спальной.
— Сию минуточку, — ответила она шепотом.
После первых же орудийных выстрелов Настя почему-то стала говорить шепотом и ходить на цыпочках.
— Я прилягу на полчасика, — сказал отец, развязывая галстук.
Мне думается, что, если б даже мир перевернулся вверх тормашками, отец все равно после обеда прилег бы вздремнуть «на полчасика».
Кстати, я полностью наследовал эту его привычку: говорю те же слова и так же развязываю галстук, перед тем как растянуться на тахте.
Настенька подала ночные туфли, вышитые бисером:
— Отдыхайте, барин. Все приготовлено, — опять прошептала она.
— Пожалуйста, Толя, не вертись возле окон.
— Хорошо.
— Пуля — дура, как тебе известно.
Отец притворил за собой дверь спальной.
— Тут из пушков по нас стреляют, а они спать. Бесстрашные какие-то.
— Спускайтесь, Настенька, в подвал, — предложил я.
— Да нет, у меня посуда не вымыта.
Она прошла в кухню на цыпочках.
Артиллерийский, пулеметный и ружейный огонь усиливался с каждой минутой. Я нашел в ящике письменного стола перламутровый театральный бинокль и, протерев стекла замшевой полоской, засунул его в нижний карман френча.
— Куда это вы собрались, Анатолий Борисович?
— В театр, Настенька. Сегодня очень интересный спектакль у нас в Пензе. Бой на Казанской улице.
— А что на это барин скажут?
