Его руки безжизненно повисли. Глаза расширились, и он захохотал.
– Оскорбить меня в лучших чувствах! Ты уже говоришь со мной, как с чужим, с истинно американской учтивостью.
– Я просто хотел сказать, дружочек, что нам пора переехать.
– Пожалуйста, хоть завтра. Переберемся в гостиницу. Куда угодно. Le Crillon peut-être?[124]
Я молча вздохнул, и мы пошли дальше.
– Я знаю, – взорвался он, – знаю, к чему ты клонишь. Хочешь уехать из Парижа, уехать из этой комнаты. Ах, какой ты недобрый человек! Comme tu es méchant![125]
– Ты меня не так понял, – сказал я, – совсем не так!
– J'espère bien,[126] – мрачно ухмыльнулся он.
Потом, когда мы пришли домой и принялись укладывать в мешок вынутые из стены кирпичи, Джованни спросил меня:
– А от этой своей Хеллы ты давно ничего не получал?
– Почему давно? – сказал я, не смея поднять на него глаза. – Думаю, не сегодня – завтра она вернется в Париж.
Джованни поднялся с пола – он стоял посреди комнаты, прямо под лампочкой, и смотрел на меня. Я тоже встал и усмехнулся, хотя вдруг почувствовал необъяснимый испуг.
– Viens m'embrasser,[127] – сказал Джованни.
Я заметил, что у него в руке кирпич, и у меня тоже. На миг мне показалось вполне вероятным, что, если я сейчас же не подойду к нему, мы забьем друг друга до смерти этими кирпичами. Но я не мог сдвинуться с места.
Мы не сводили друг с друга глаз, нас разделяло узкое пространство, которое было как заминированное поле, и взрыв мог произойти в любую минуту.
– Подойди же, – сказал Джованни.
Я бросил кирпич и подошел к нему. В ту же секунду я услышал, как у него из рук выпал кирпич.
В такие минуты я остро чувствовал, что мы последовательно и медленно, но верно убиваем друг друга.
Наконец пришла долгожданная весточка от Хеллы, где она сообщала, когда и в котором часу приедет в Париж. Джованни я ничего не сказал, просто ушел один из дома и отправился на вокзал встречать невесту.
Я надеялся, что, когда увижу Хеллу, во мне произойдет что-нибудь неожиданное и знаменательное, что-нибудь такое, что поможет понять, на каком я свете и что теперь со мной будет. Но ничего сверхъестественного не произошло. Я первый заметил Хеллу и залюбовался ею – вся в зеленом, с чуть подстриженными волосами, загорелая, с еще более ослепительной, чем прежде, улыбкой. В эту минуту я любил ее, как никогда.
Увидев меня, она замерла как вкопанная, по-мальчишески широко расставив ноги и скрестив руки на животе. Она вся сияла. Секунду мы просто смотрели друг на друга.
