– Да, разумеется. Когда-нибудь.
Она кладет свою крепкую руку на мою и ласково говорит:
– Жалко, что ваша maman умерла, но вашему отцу будет приятно нянчить ваших детишек.
Она замолкает. Глаза ее смотрят участливо, но как-то мимо меня.
– У нас с мужем было трое сыновей. Двоих убило на войне, тогда же мы потеряли все свои деньги. Жалко – всю жизнь работали, чтобы на старости лет жить тихо и в достатке, копили-копили, и все пошло прахом. Мужа это доконало, он изменился до неузнаваемости.
Я вижу, что в ее глазах больше нет прежнего лукавства, а только горечь и боль.
– А, да что поделаешь? – пожимает она плечами. – Лучше об этом не думать. Два года назад, – лицо расплывается в улыбке, – с севера приехал погостить наш третий сын и привез с собой своего маленького. Ему всего четыре года. Такой красавчик, Марио зовут, – она оживляется еще больше, – мужа моего тоже зовут Марио. Десять дней они у нас прожили, так мы будто помолодели.
Она снова улыбается:
– Особенно мой муж.
Некоторое время она стоит с застывшей на лице улыбкой, потом вдруг резко спрашивает:
– Вы молитесь Богу?
Я чувствую, что мне не перенести очередное испытание.
– Нет, – невнятно бормочу я. – То есть очень редко.
– А вы верите в Бога?
Я жалко улыбаюсь. Хотя мне хотелось бы, чтобы это была снисходительная улыбка.
– Да.
Ни мой невнятный ответ, ни моя улыбка, разумеется, не убедили ее.
– Вы должны молиться Богу, – наставительно говорит она, – поверьте мне. Хотя бы изредка, понемногу. Поставьте маленькую свечку. Ведь не будь святых угодников и молитв, жить было бы совсем трудно. Не сердитесь, что я… – добавляет она, – говорю с вами, будто я ваша мама.
– Да я не сержусь. Вы очень добры и сказали мне столько теплых слов.
Она довольно улыбается.
– Мужчинам, не только таким мальчикам, как вы, но и пожилым, всегда нужна женщина, которая говорила бы им правду. Les hommes, ils sont impossibles.[77]
Она улыбается, гасит свет в хозяйской спальне, и я тоже притворно улыбаюсь этой милой расхожей шутке. Мы снова идем в мою комнату – там, слава Богу, можно выпить. В моей спальне, конечно, страшный беспорядок: горит свет, валяются мой халат, книги, грязные носки, два грязных стакана, чашки с остатками кофе, простыни на кровати сбиты в кучу.
– До отъезда я все уберу, – поспешно говорю я.
– Bien sur, – вздыхает она, – послушайте моего совета: женитесь!
И тут мы вдруг начинаем смеяться, и я наконец допиваю виски.
– Вы же до утра окончательно напьетесь, – говорит она.
