* * *
На крыльце — танкист с обожженным лицом и я. Рядом выросла фигура военврача. Зовут врача Лидия Федоровна.
— На болоте столько ягод! — воскликнула она, остановившись на минуту. — Угощайтесь!
— Верните мою форму, — сказал я, — тогда я смогу сопровождать вас по ягоды. А то вас волки напугать могут.
— Точно, — подтвердил танкист с обожженным лицом. — Вы бы нас против волков брали с собой!..
— Ну как? — спросил я.
— Подумаю, — улыбнувшись, сказала она, и ее рассеянный взгляд скользнул по моему лицу. — Поправляйтесь, — сказала она.
— Прошу прощения, я уже здоров.
— Ладно… — как-то примирительно заметила она, — посмотрим.
На другой день я постарался попасть ей на глаза. Я стоял в бравой позе, опираясь незаметно на деревянные перильца, и ждал ее около часа.
— А, это вы… — Она замялась. — Что вы хотите?
— Того же, что вчера: чтобы меня признали здоровым.
— Да вы что, разыгрываете меня?.. Я знаю о вас все!
— А по ягоды… как же?
— Вы хоть вон до той деревеньки доберетесь без посторонней помощи? — И она показала рукой на семь знакомых мне высоких рубленых домов в полукилометре от ворот госпиталя.
— Туда я доскачу даже на одной ноге, но все же быстрее вас…
Она молчала. Потом произнесла несколько волшебных слов:
— А вы могли бы помочь мне напилить дров?
— Я это сделаю без вашей помощи.
— Как это? — спросила она. — Вы же один…
— Да, я один, — сказал я. — Но у пилы две ручки, а у меня две руки.
— Очень остроумно, — похвалила она без иронии. — Значит, договорились. Завтра вечером.
* * *
Вечер был дивный, спокойный, августовский… Я ждал ее у крыльца, но, когда она вышла, я растерялся: у нее было другое лицо, очень серьезное, сосредоточенное; она, казалось, не заметила меня. И прошла мимо… потом оглянулась, сказала:
— Пойдемте, что же вы стоите?
Я пошел за ней. Она шла очень быстро, и нас сначала отделяло десять метров, потом двадцать, потом сорок… Она скрылась в избушке, даже не оглянувшись. Я добрался до палисадничка и остановился у калитки. Она приоткрыла дверь и сказала:
— Входите!
Я вошел. Маленькая комнатка с невысоким потолком, одно окошко, деревянный столик, один стул…
— А второе окно? — спросил я.
— Это на половине хозяйки, — сказала она. — У нее сыновья на фронте, вот она и отдала мне половину избы.
— Ну и изба! — сказал я. — Настоящая избушка на курьих ножках. Ее и не видно со стороны. Где дрова? На дворе?
— На дворе трава, на траве дрова… — зачастила она, и лицо ее стало чуть приветливее. Ей было за тридцать, может быть, тридцать пять.
