Леон вернулся в класс, уселся под одобрительный гомон за свой стол рядом с новенькой.
— Как там в коридоре? — шёпотом спросила она.
— Да так как-то, — до Леона вдруг дошло, что учительница и впрямь позвала его в класс ровно через пять минут, как обещала Катя Хабло. — Так как-то. На Ленина смотрел.
— На Ленина? — удивилась Катя. — И что он?
— Нормально. У него всё нормально. — Леон подумал, что говорит что-то не то. — Тебе всё равно с такой фамилией не жить. Замучают.
— Спорим, нет? — усмехнулась Катя.
— Спорим, да!
— На что спорим?
— На что хочешь, — пожал плечами Леон. Уж он-то знал одноклассников.
— Скучно спорить, когда знаешь, что выиграешь, — вздохнула Катя. — Значит, если до конца дня кто-то обзовёт меня…
— На перемене, — перебил Леон. — На ближайшей перемене.
Прозвенел звонок. Мимо них двинулись к выходу, но никто не крикнул: «Хабло!» Это было необъяснимо, но было так. Даже Фомин, устремившийся к их столу с мерзопакостнейшим выражением на лице, по мере приближения как-то переменил обещающее это выражение на растерянное, а приблизившись, долго и тупо, как белый медведь на всплывшую во льдах подводную лодку, смотрел на Леона и Катю, словно забыл, зачем шёл.
— Ты это, — вдруг спросил у Леона, — алгебру сделал? — Хотя никогда до сего дня не интересовался алгеброй и прекрасно знал, что Леон её не сделал.
Леон понял, что перемену проиграл. Происходящее было столь же необъяснимым, как недавний разговор с Лениным. Но если разговор с вождём мирового пролетариата неизвестно, происходил ли вообще, нынешнее необъяснимое происходило совершенно точно.
До конца дня ещё три урока, подумал Леон, не может быть, чтобы за три-то урока никто.
И сам всё забыл, как никогда не знал.
Вспомнил отчётливо до единого слова, когда зазвенел звонок с последнего урока.
— Значит, придётся мне, — спохватился Леон, — мы не определяли, кто конкретно. — Слушай, ты! — замер с открытым ртом, как ворона, когда более проворная товарка что-то выхватывает у неё из клюва. — Ты… это. — Он забыл, напрочь забыл её фамилию. — Ты… — вытер вспотевший лоб. — Как там тебя?
— Да-да, — охотно поддержала разговор Катя. — Как там меня?
— Я проспорил, — Леон понял, что никогда, ни при каких обстоятельствах, даже за миллион рублей, даже в пыточном застенке не вспомнит её фамилию. Не потому, что забыл, а потому, что никогда не знал. — Проспорил, — вздохнул Леон. — Только мы ведь спорили просто так. Ни на что?
Но ведь знал. И совсем недавно. Почему тогда помнит про спор?
