– Почему? – в замешательстве прошептала она. – Почему я позволяю вам целовать себя?
Он рассмеялся:
– Понятия не имею. Главное правило, которому я следую, – это наслаждаться теперь и раскаиваться потом.
– Никакое это не правило.
– Да?
– Да, – твердо сказала она. – Это отсутствие правил.
Он снова провел рукой по ее спине.
– Должен ли я позволить вам уйти? – спросил он с игривой улыбкой.
Она кивнула без колебаний:
– Да.
– Так я и подумал. – Он рассматривал пол, словно там, у его ног, можно было найти решение. И она сама посмотрела вниз. Как и ожидалось, когда он снова поднял глаза, темный блеск в них показал, что мотивы, которыми он руководствуется, скорее хитры, чем невинны. – А можно мне будет прийти к вам еще раз?
Она размышляла, что ему ответить, хотя он сам, должно быть, почувствовал, что она согласна.
– Да, но только к ужину, и при полном сборе гостей. Мой брат должен вернуться на следующей неделе.
– Когда? – спросил он, помолчав. – Когда мне можно будет прийти? Если я обещаю вести себя хорошо, должен ли я ждать его возвращения?
– Вы не умеете вести себя хорошо.
– Я научусь.
Она прикусила губу. Глаза ее смеялись. Была почти полночь, и если не считать того, что его поцелуи сбивают ее с толку, она знала об этом человеке только одно – он не только понапрасну растратил свою юность, но его настоящее и будущее казались ничуть не лучше. Теперь она не была уверена, что приглашение его к ужину пойдет на пользу и ей, и ему. Но она хотела снова увидеть его. Стоит рискнуть хотя бы ради его улыбки.
Элетея сказала:
– Вечером в пятницу. – За это время многое может случиться. Он может сбежать. Или измениться. Или…
Он кивнул с серьезным видом:
– Через пять дней. Да. Сочту за честь.
– Вам нужен мешок муки, Гейбриел?
– Мешок… не важно.
– Но ведь вы приехали за мукой, да?
– Почему бы вам не дать мне вместо нее корку хлеба?
Она весело усмехнулась:
– Чтобы съесть ее с ветчиной и фиалковым желе?
– Ветчину я уже всю съел, – угрюмо сказал он.
Два дня спустя, во вторник, Гейбриел мчался в предрассветной мгле обратно в Лондон, оставляя за собой заставы, тихие деревни и всяческие соблазны. Он проснулся до рассвета, посмотрел из окна через свой заросший сорняками сад в сторону дома Элетеи и понял, что ему грозит опасность потерять себя. Когда он был моложе, он знал в точности, против чего он настроен. Его судьба казалась несправедливой, но он хотя бы понимал ее.
Он не сельский джентльмен. Он игрок, солдат, и если обстоятельства придали его характеру нежелательные черты, у него нет оснований изменять свой характер. Он, вероятно, не способен пустить корни даже в ту почву, которая породила его. Одному Богу известно, каким человеком он вырос. Было бы нехорошо по отношению к Элетее оставаться в деревне. На самом деле это знак его истинной любви к ней – исчезнуть из ее жизни.
