«Сколько он выпил?» – подумал Герц. Не удержался, протянул руку и взял яблоко. Тут же крупно вздрогнул – оно оказалось декоративным, пластиковым.
– Мне пора.
Гоша Деготь вздохнул:
—Посиди еще минуту. Просто посиди. Ты хороший человек, Савелий. Завтра все будет по-другому. Для тебя и для меня. Ты станешь шефом, а я… – он помедлил, – ну, тоже, наверное, стану кем-нибудь… В любом случае жизнь продолжается. Трава растет, контора пишет. Китайцы работают. Никто, так сказать, никому ничего. Ты прости меня, ладно?
—За что?
—За все. И жену мою прости. Она немного несдержанная женщина, но она права. Я слабак, сам себя загнал в угол.
—Поедем со мной, – предложил Савелий. – Переночуешь у меня. Ты мне совсем не нравишься. Напьешься сегодня – утром будешь страдать. А завтра – тяжелый и важный день.
– Не волнуйся, – твердо сказал Гоша. – Все будет хорошо. Варваре привет передавай.
В дверях он схватил Герца за плечи, сильно рванул к себе и обнял. От друга пахло потом, коньяком и соевым соусом. Савелий осторожно провел ладонью по худым вздрагивающим лопаткам.
– Держись. Завтра все изменится.
– Знаю, – тихо ответил пьяный товарищ. – Еще как изменится.
Через пять минут Савелий, мучимый виной – ему казалось, что он слишком мало сделал, чтобы приободрить унылого выпивоху, – позвонил Гоше из машины.
– Ты точно в порядке?
– Более чем! – Голос звучал бодро, трезво и даже немного грубо. – Знаешь что? Ты, уважаемый господин шеф-редактор, за меня не переживай. Ты за себя переживай.
Савелий обескураженно попрощался, посмотрел на часы и прибавил ход. Все-таки алкоголики – тяжелые люди. Говорят, сейчас даже модно иметь в друзьях настоящего хронического алкоголика. Говорят, такие, если очень много выпьют, начинают в собеседника пальцем тыкать и говорить неприличные, но, в общем, правдивые вещи. Или плачут и бессвязно объясняются в любви. Или начинают признаваться в дурных поступках, совершенных, предположим, пятнадцать лет назад.
До ближайшей скоростной эстакады было около трех километров темной, в ямах и лужах, дороги меж старых домов эпохи начала высотной застройки. Герц сообразил, что даже для этого района, неблагополучного, сплошь заселенного бледнейшими, здесь как-то слишком темно. Словно произошла авария и уличные фонари разом выключились. Мелькали группы людей – все почему-то прижимались к стенам. Только мужчины: темная одежда, капюшоны, поднятые воротники, руки в карманах. Почти все курят. Лица бледные. Кто-то отделился от остальных, торопливо перебежал дорогу.
