В это время дня улица Эшикье была особенно оживленной. Настал час, когда люди, которые не любят возиться на кухне, проголодались. В доме номер тридцать два торговцы пиццей разогревали печи и свои мопеды. Разносчик пиццы сделал резкий поворот, чтобы не столкнуться с бегущей во весь дух Ингрид, и бросил: «Эй ты, дылда, поосторожней!» Она пролетела мимо, спеша поскорей нажать кнопку домофона Лолы Жост. Ворчливый голос показался ей спасательным кругом.
— Кто там?
— Open the door, please![15]
— О ля-ля! Что, америкашки, не можете и на пять минут оставить в покое старушку Европу?
— Open the fucking door! Now![16]
Несколько секунд ничего не происходило, потом щелкнул замок, и Ингрид вихрем взлетела по лестнице. Лола ждала в дверях в сиреневом платье, оттенявшем ее седые волосы. Взгляд пустой, а точнее — полный немого упрека.
— Извини за прямоту, но даже пьяный забулдыга вел бы себя приличней.
— Лола, я только что нашла руку в своем холодильнике!
Лицо отставного комиссара осталось невозмутимым, но она распахнула дверь и впустила Ингрид в квартиру. Потом указала на свое старое вольтеровское кресло и пошла на кухню. Ингрид растерянно уставилась на стол, заполоненный семью тысячами кусочков горы Фудзи. Лола собрала их в аккуратные серо-белые кучки, которые больше всего смахивали на унылые холмики пепла. Она вернулась с бутылкой и стаканом, который тут же наполнила и силой вложила в дрожащую руку Ингрид. Та выпила залпом. Похоже на сироп… Это мог быть только старый портвейн, который Лола потягивала, собирая пазлы. Слащавость. Можно так сказать по-французски? Ингрид на дух не переносила портвейн.
— Опиши мне ее, — велела Лола.
— Я ее видела только мельком и сразу убежала!
— Постарайся, Ингрид. Ну же!
Голос смягчился, но сквозь стекла очков Лолы смотрели глаза хищной совы, питающейся только правдой.
— Похоже на мужскую руку. И из нее торчал гвоздь.
Лола опять налила ей вина и знаком велела немедленно выпить. Ингрид повиновалась.
— Какой гвоздь?
— Самый обычный. Длинный и тонкий. Гвоздь как гвоздь.
— Кровь была?
— Не припомню.
— А рука какого цвета?
— Бледная или скорее зеленоватая с черными венами.
— Она может быть из магазина приколов.
— Судя по эффекту, вышло весьма правдоподобно.
— Ну, хватит разговоров. Пошли к тебе. Я посмотрю сама, и, если это не пластмасса, позвоним Бартельми.
Ингрид была оглушена сильнее, чем если бы она выпила все запасы портвейна у Лолы. Мрачная атмосфера больницы, холод, которым веяло в номере в «Астор Майо», и эта жуткая рука… Кусочки рассыпавшегося пазла кружились в безумном танце: осмелься кто-нибудь восстановить картину этого ужаса, она была бы похожа на полотно Моне, загаженное птицами. Затоптанный ногами лучезарный день. Попранное обещание счастья. «Моя голова забита чепухой вроде этих метафор», — подумала Ингрид, следуя за Лолой по лестнице, потом по улице, залитой ласковыми лучами заходящего солнца, которые сейчас казались неуместными. По улице еще носились несколько разносчиков-камикадзе на мопедах.
