— Но нужпо сначала ознакомиться, насколько новое помещение пригодно для раненых.
— Это не ваша забота.
— В таком случае я считаю себя обязанным поговорить с председателем Революционного комитета раненых.
— Не вижу особой необходимости. — Офицер подошел к двери, встал к ней спиной и, протягивая отцу портсигар, предложил: — Курите, успокаивает.
— Это насилие! — возмутился отец.
— Ну что вы, — ухмыльнулся офицер, — только начало восстановления порядка.
Из палат доносились глухая возня, стоны, брань, топот сапог, несколько раз на пол со звоном падали какието склянки. Потом офицер поднялся со стула, который он поставил у двери, вынул часы и, щелкнув по циферблату ногтем, хвастливо заявил:
— Есть еще дисциплинка в русской армии! — открыл дверь и, пристукнув каблуками, сказал: — Прошу.
Проходя по пустым залам, где стоялп пустые копки и валялись на полу набитые соломой матрацы, офицер брезгливо бросил:
— Так загадить помещение, предназначенное для лучших часов жизни, это же варварство!
— Варварство — так обращаться с ранеными! — возмутилась мама Тимы.
— Мадам, — сощурился офицер, — если вы намерены оскорбить меня, предупреждаю, вынужден буду смыть оскорбление в лице вашего супруга в соответствии с понятием офицерской чести. — И рявкнул на подскочившею унтера: — Ну?!
— Раненый рядовой Егоров убег прямо с саней, ваше благородие…
В синем воздухе кружили хлопья сухого снега. На стоптанном тротуаре возле ресторана валялся ситцевый кисет. Тима поднял его. В кисете лежали вылепленные из хлебного мякиша шашки.
Студеный ветер гнал снежные космы вдоль улицы.
Ледяного цвета луна то влезала в лиловые тучи, то снова выползала из них, снег поглощал лунный свет и источал его как свое собственное сияние.
На волосах и на ресницах у мамы блестели снежинки и таяли. Отец шел, опустив голову, устало шаркая валенками.
Мама сказала:
— Хорошо бы выпить сейчас горячего чаю с сушками.
— Да, недурственно, — деревянным голосом согласился отец.
Потом мама сказала строго:
— Тимофей, перестань шмурыгать носом. Возьми платок и высморкайся.
— Я не шмурыгаю. Мне солдат жалко! — всхлипнул Тима.
Вышли на набережную. Здесь ветер с сухпм шорохом мчал по обледеневшей реке снежную бурю, и прибрежные тальники глухо рычали на ветер. По ту сторону стояла глухой, темной стеной тайга.
В комитете Рыжиков сказал отцу:
— Прибыл комиссар Временного правительства. Городская дума устраивает в «Эдеме» банкет в честь его прибытия. Вот, собственно, все, что я могу тебе пока сообщить.
