— Можно и должно! В окопах будет хуже!
Закурив тонкую дамскую папироску и дыша отцу в лицо дымом, спрашивал угрожающе:
— Сие заведение принадлежит господину Пичугину?
Так? Значит, нарушен принцип священной и неприкосновенной частной собственности. Солдаты это понимают, наматывают на ус и, следственно, по выходе из госпиталя могут покуситься и на мою и на вашу собственность. Вот какие развратные выводы они сделают!
Налив в мензурку с широким горлышком спирт и разбавив его из бутылки дистиллированной водой, Шухов пил, сделав губы дудочкой, шумно выдыхая из себя воздух и задумчиво почесывая седую бровь.
— Я ведь, батенька, человек подневольный, — жаловался он. — В случае чего снова на фронт. В армии либералов не терпят!
— Вот, сынок, в каких дворцах пищу жрали, — говорил Тиме солдат Егоров. — Три этажа трактир, две кухни, а народ голодует.
— А вы за что «Георгия» получили?
— Так, за дурость. Ведь кто германский солдат? Тоже мужик, только он вместо хлеба картошку жрет. Вся разница. А я его за это в брюхо штыком. Ребята брататься полезли, а я в окопе остался. Совестно в глаза глядеть.
Взводный говорит: "Молодец, Егоров, значит, презираешь врага?" "Сочувствую, говорю. Да что ему до меня, если завтра друг на дружку снова погонят". — Ну, взводный меня по морде. Я стерпел до первого боя, а там пойми кто его, раз кругом пули свищут.
— Страшно на войне?
— С какой стороны подойти. Я вот на медведя с ножиком ходил. Тогурские мы! Их в тайге много. Там я человек, а он, одним словом, медведь. Но я его не боюсь, поскольку мне с него польза. А там что? Ты бьешь, тебя бьют, а для ча? Ну и, конечно, боязно с того, что зазря.
На соседней койке лежал с ампутированной ногой ротный писарь Тимохин. Лысый, с толстым синим носом и отвисшими губами, он кричал на Егорова пронзительным голосом, стараясь, чтобы все его слышали:
— Ты же подлец: кавалер, герой, а рассуждаешь как инородец! Германец хочет Россию покорить!
— А чего ему нас корить, когда он сам вшивый?
— Лютеранцы церкви порушат.
— Токо у них и делов. Вот обожди, поддадут они своему кайзеру, как мы Николашке…
— Престол пустой не бывает!
— Башка у тебя пустая, вот что.
— Я патриот!
— Патриот, а зачем ногу под колесо фуры сунул? До дому захотел, сбруей торговать?
— А он и в писаря-то попал за взятку, — сказал слепой рыжий солдатик. И пожаловался: — Курю, а без видимости дыма во рту одна горечь.
— А ты видел, как я взятку давал? — визжал пксарь.
— Когда глаза были, все видел, но понятий не имел.
