Август оглядывается по сторонам и отвечает, понизив голос:
— Конечно, знаю. Она просто сбежала.
— Да что ты говоришь!
— Сбежала, сбежала, она проехала мимо Доппена.
— Ты что, дал ей так много денег?
— Довольно, чтобы переправиться через Атлантику, если только пожелает.
Поулине качает головой и смотрит в пол, чтобы скрыть свои чувства, все последние недели она питала эту тайную надежду. Теперь она боится себя выдать и осторожно уходит от скользкой темы:
— Если, по-твоему, дело и впрямь так обстоит, тогда ты можешь переехать в свою комнату над кофейней. Ты где ночевал всё это время?
— Ну не всё ли равно, где человек ночует? Мне приходилось спать то в глухом лесу, то на палубе корабля, то в пустыне, то на пуховиках, меня это вообще не волнует.
— А мне сдаётся, я видела соломинки на твоей одежде.
— Ну и что? Я ночевал на сеновале у Каролуса, там хорошо и мягко. Я привык к этому с прежних времён, — бодро добавляет Август, — однажды в молодые годы я просидел там целую ночь, играя на гармони.
Поулине:
— Верно, верно, я совсем забыла тебя спросить: почему ты больше не играешь? Ты ведь был великий мастер. У тебя что, гармони больше нет?
— И мастером я не был, и играть больше никогда не стану, — отвечает Август, — ведь не затем же я топтал эту землю сорок семь лет — хорошая цифра, верно? А музыка — чепуха какая-то! Я и пить больше не пью, и не занимаюсь больше тем, что называется любовью, или там женщинами, всё это сплошь чепуха, всё это дела одного сорта. Ты, к примеру, слышала когда-нибудь, чтобы я говорил по-русски, или по-английски, или на языке людоедов? Баста! А ты слышала, чтобы я, как встарь, привирал, выдумывал, преувеличивал? Этого тоже больше не будет! Рано или поздно мы должны все это осознать и стать наконец-то взрослыми людьми.
У Поулине такие слова, должно быть, вызвали некоторые сомнения. Она перебила его:
— Короче говоря, ты можешь снова переехать в свою комнату.
— Пока не могу, — ответил Август. Затем этот старый невозмутимый мореход и бесстрашный холостяк добавляет: — Потому как Эдеварт может тогда подумать, будто её больше нет, будто она умерла.
— Думаешь, он всё ещё ждёт?
— Может, и ждёт, не могу сказать.
— А ты не хочешь переговорить с ним?
— Я малость погожу, вдруг ещё придёт письмо. У нас сегодня какое число?
— Двадцатое.
Август вскидывает руки и снова опускает их.
— Ты чего? — спрашивает Поулине.
— Я совсем забыл про восемнадцатое, — мрачно говорит он и вдруг ни с того ни с сего начинает смеяться: — Никак не могу припомнить, что случилось восемнадцатого. Ты, часом, не помнишь?
