Продолжительное молчание.
— Ну, — говорит Поулине, этот великий работяга, — не принимай всё это так близко к сердцу, у тебя ведь и здесь есть деньги.
— У меня? Что ты хочешь этим сказать?
Эдеварт не понимает её, он хмурит брови, смотрит пристально на сестру и даже вздрагивает, услышав её ответ:
— Я двадцать лет торговала в твоей лавке, можешь теперь сам заняться этим делом, потому что я устала.
— В моей лавке? Да ты с ума сошла!
— Да-да. У меня и без этой лавки слишком много обязанностей, я просто не могу со всем управиться. На мне и коровы, и дом, и кофейня, и лавка, а теперь на меня навалили ещё и почту.
С этим всё решено: в Поллене открывают почту, а командовать там будет Поулине. Её ввели в эту высокую должность прошлым воскресеньем, но до сих пор она об этом помалкивала.
— Чёрт побери! — восклицает Йоаким.
Поулине, бодрым голосом:
— Теперь тебе надо только сесть за стол да написать письмо амтману и в стортинг, после этого я всё проштемпелюю, надпишу и запечатаю сургучом. Кстати, нужны два человека, чтобы на лодке доставлять почту к пароходу. Кого бы нам взять?
Йоаким, поразмыслив:
— Теодора и Родерика, отца и сына.
— Я и сама так думала. Сам по себе Теодор не так уж и хорош, но если с сыном... Это ведь твёрдый заработок на весь год. У Родерика есть лодка. Надо делать одну ездку в неделю.
— А когда начинать?
— С первого.
И снова молчание. Братья и сестра размышляют обо всём, что произошло, не какие-нибудь там пустяки, и мысли их обращаются к тому, кто всё это затеял. Август ещё ничего об этом не знает, он ушёл на пароходе к югу, может быть, в Намсен, вроде чтобы закупить стройматериал для своего будущего дома, впрочем, толком никому ничего не известно.
— Как ты думаешь, что он скажет, когда услышит об этом?
Поулине, с улыбкой:
— Уж наверно, молчать не станет.
— Да, да, — говорит староста Йоаким, — ты не должна смеяться над ним. Это его заслуга!
Поулине:
— Без тебя знаю. — И, обратись к старшему брату, продолжает: — Ты и сам видишь, Эдеварт, мне больше не под силу вести всё, что принадлежит тебе, — и торговлю, и лавку.
— Да по мне можешь делать со своей торговлей что захочешь, — упрямо отвечает Эдеварт.
— Нет уж, возьми её на себя.
Эдеварт, побледнев от злости:
— Ты, ты... подло себя ведёшь, прости мне, Господи, мои грехи!..
Наконец-то она вывела из себя этого вялого и терпеливого человека. Нечасто теперь случалось, чтобы он давал волю своему безудержному гневу, со временем он выучился хвататься за ножи, табуретки и прочие метательные орудия не так ретиво, как раньше, но Поулине никоим образом не следовало приводить его в негодование.
