– Только бы не застрять!..
Мы, тем не менее, продвигаемся. И пока машина, будто хромая утка, напрягая все силы, переваливается то вниз, то вверх, я, цепляясь одновременно за кресло и за ручку над головой, обозреваю поселок: крепкие стволы сосен в бронзовой шелухе, покосившиеся ограды, редко расположенные дома. Пейзаж по-зимнему оголен, и потому, вероятно, в отличие от тесноты города, сразу заметно, как расслаивается современный мир: часть дач совершенно убогого вида, они умирают, гниют, превращаясь в гумус эпохи, непонятно, как можно в них жить, однако кто-то, по-видимому, живет: виден дым, выползающий из разнокалиберных труб. И тут же взметываются хоромы светлого кирпича – облепленные гаражами, верандами, башенками, эркерами, галереями, обнесенные вычурными решетками, иногда с телекамерами, уставившими наружу внимательные сумрачные зрачки. Такие победоносные фортеции нового времени, самодовольные, неприступные, осваивающие дикие туземные территории. Над ними и дым тоже другой – белый, упругий, вздымающийся в морозную синь.
Сразу становится ясно, кому эта эпоха принадлежит.
Да уж, конечно, не нам, взирающим на нее с тревогой и недоумением.
Тем, кто уверенно стоит на земле.
Тем, кто не думает, а мгновенно решает и действует.
Тем, кто умеет делать деньги из ничего и превращать их в осязаемые блага.
Алина дача – примерно посередине между обеими крайностями. Это крепкое, обшитое вагонкой строение, выделяющееся среди других своей явной ухоженностью. Шиферная надежная крыша, светлые окна, ровные, плотно подогнанные, крашеные ступеньки крыльца. Сразу чувствуется, что у этого дома хозяин имеется. Муж сестры, насколько я помню, бывший морской офицер, чем-то командовал, опыт руководства большой, и строительство, как Аля сказала, шло под его личным присмотром. Да и сейчас он вкалывает, на покладая рук.
У дома есть только один существенный недостаток: между ним и дорогой простирается метров на сто нетронутая снежная целина.
Аля делает шаг вперед и тут же проваливается по колено.
– Ой!.. Как же так!..
Она безуспешно дергает створки ворот, которые мало того, что в снегу, но к тому же, по-видимому, еще и примерзли. Я ей помочь ничем не могу: тут-то и проявляет себя теневая сторона легкомыслия. Когда я вчера спросил Алю, как мне для загорода одеваться, она беспечно ответила: ну, как всегда. Я, разумеется, облачился именно так, и теперь, в осенних невысоких полуботинках, обречен на роль наблюдателя.
