Черные рукотворные памятники Христу. Христовы невестушки стоят, подпирая свои домики, основаниями в землю, но дымок идет в небо, щекочет ноздри Богу дымком страданий душевных. Маленькие черные колонны, подпирающие небо, здесь на земле. На небе записана история их души.
А народ вокруг волнуется: когда же, когда откроется утренний доступ к батюшке, чтобы приложиться, помолиться. Растет очередь к чуду за чудом – к батюшке Серафиму, к раке с мощами Серафима. Откуда у русских – и не только русских – такая вера в чудо – откуда!? Как?! Вот и мы в очереди за чудом. Чу! Мы слышим лай, раздавшийся у раки с мощами. Лай исходит из женщины, которая подошла к батюшке.
Дети напуганы этим лаем. Я им говорю, что это не лай, а – назидание. Смотрите, дети, говорю я! Слушайте, дети! Запоминайте! Мы с вами – рабы Божьи, и Господь никогда не откажет нам в помощи, в наших делах и наших просьбах, и еще больше даст. Но Господь никогда нам не простит наших прегрешений, наших грехов, нашего забытья веры. Господь всегда накажет нас и всегда воздаст нам. И в этом наше отличие от безбожников и всех остальных.
У мощей Серафима – очень сильное напряжение, напряжение всех сил, до основания, перетряска всего существа – пробивает насквозь все страхи, избавляемся от страхов и уходим выше. Но это и есть работа. У мощей Серафима происходит интенсивное обожение, то есть происходит созидание нового человека.
Происходит возгонка нового человека. Так это и происходит. Вослед и навстречу Духу Святому, который овеществился рядом с батюшкой, промеж резных колонн раки, во время литургии между «Верую…» и «Отче наш…», в образе бабочки черной, которая витала меж головами молящихся монашенок и мирян.
Головная боль моя растворилась в окружающем мире. И, собственно, это и не головная боль была, – это была окружающая батюшку боль, боль, которая накопилась здесь в округе за долгие десятилетия (почти два столетия) служения Серафима людям. Я проводник этой боли. Я – часть этой боли. Я – и есть эта боль. И вот только так боль уходит, впитываемая окружающим миром. На то время, пока я не понадоблюсь батюшке вновь.
А пока я пройду по канавке, в третий раз. И я прочту 150 раз – «Богородице Дево, радуйся, Благодатная Марие, Господь с Тобою; благословена Ты в женах и благословен плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших». И воспарю. И воспарю. И воспарю. И поверю в себя. И поверю в себя. И поверю в себя.
23 августа, как раз в день нашего возвращения в Москву, в стране объявлен траур по погибшей лодке «Курсе». Беспомощность – вот был наш общий удел, когда подводная лодка гибла, а в ней оставшиеся в живых подводники, и вся страна наблюдала, и весь мир, и мы все плакали (мы ведь не знали, что они живы оставались всего несколько часов после катастрофы), судорожно сжимая пальцы и кусая губы до крови.
