…А в один из майских дней, в блаженное время, когда крылья у комаров ещё не успели просохнуть, – Лиза и Василий, может, и случайно, кто знает? – встретившись, сидели на прогретой солнышком сопочке за посёлком.
На похрустывающий мох была аккуратно постелена старая заслуженная васькина куртка, где потёртостей наблюдалось явно больше, нежели кожи…
Сняв очки, Лиза близоруко щурилась на неяркое ещё солнце, и от этого она казалась Ваське удивительно доброй и одновременно – беззащитной: её хотелось обнять, прижать к груди и оградить от всех бед и напастей, которые только могли взбрести на ум Карасю. Но язык Василия был еще более заскорузлым, чем его ладони.
– И чего это ты, Вася, всё руками разговариваешь? – в очередной раз убирая его руку со своего колена, негромко и необидно спросила Лиза. – Ты, часом, не глухонемой?
Но что толку от притягательного женского соседства, ежели вся суть упрятана в толстые шаровары, да еще заправленные в неизменные сапожки?! Но когда Лиза от тепла скинула свой плюшевый жакет, – Васька засопел и чуть отодвинулся. Он ни за что не решился бы тронуть своей мозолистой, промазученной пятерней ослепительно белую хрусткую капроновую кофточку, под которой просвечивали одновременно лямочки розовой комбинации и голубого лифчика с тремя возбудительными пуговками на спине…
Но шофёры – народ не из тех, кто легко сдаются! А Карась не зря даже среди своих слыл парнем изобретательным…
– Клещ… – вдруг прохрипел он каким-то новым для себя и Лизы голосом.
– Какой, Васенька? – с ласковой ленцой разморенно спросила коллекторша.
– Ну этот… Который центрофалитный… – с трудом разгрыз Василий страшное слово. – Вон, под кофточку залез…
– Энцефалитный, говоришь? – с каким-то особым значением переспросила Лиза, и вдруг… вдруг Васька увидел, что её нежные плечи могут поспорить белизной с кофточкой, если бы не мелкие солнечные веснушки, буквально ослепившие Ваську.
– Нашёл? – тихо спросила Лиза, не поворачиваясь к нему лицом.
– Нет ещё… – горячо и влажно выдохнул ей в спину Василий. – Пуговки тут…
Большая печальная лосиха с клочьями свалявшейся за зиму бурой шерсти на боках, неслышно переступая по приболотью голенастыми ногами, выплыла на прогалину и, распахнув свои большие внимательные глаза, опушённые длинными ресницами, застыла в удивлении.
Совсем рядом с собой она усмотрела нечто, похожее на клочок голубого неба, зацепившееся за лапу молодой ёлочки. Предмет этот явно был несъедобным…
