В конце семестра я пожаловался профессору на то, что так и не смог полноценно поупражняться в портрете:
– Не хватает интересных натурщиков.
Профессор задумался:
– Понимаю-понимаю… Знаете что, попробуйте-ка поработать с душевнобольными.
– С душевнобольными? – изумился я.
– Именно, – подтвердил профессор, – Душевнобольные – самая благодатная натура для начинающего портретиста. У этих людей все – на поверхности: в чертах лица, в жестах, на кончиках пальцев. Так что рекомендую заглянуть в городской диспансер. Кстати, для вас эти натурщики будут работать совершенно бесплатно. Готовьте письмо от нашей школы, и я его подпишу…
Месячный пропуск в диспансер я получил как раз к окончанию семестра. Однокурсники мои стали разъезжаться. Кто к морю, кто на дачу. Дышать свежим воздухом, рисовать теплую синь и зелень, загорать и улыбаться. Я же по собственной воле оставался в пыльном, с каждым днем все более прогревающемся городе.
Мне разрешили рисовать больных во время прогулки во дворе, разделенном сеткой на две части. В первой дышали воздухом мои натурщики, во второй расположился я.
Больные стояли, сидели, проходили совсем рядом. Я мог легко различить цвет их глаз, разглядеть любую морщинку на лице. И это была действительно потрясающая натура. Такие четко выраженные характеры, эмоции. Я с увлечением принялся набрасывать гримасы, оскалы, взгляды, движения.
– Спасибо, профессор, – благодарил шепотом своего наставника, – ни один натурщик не изобразит такого, ни за какие деньги…
За три недели работы я успел сделать предварительные наброски почти всех больных, показавшихся мне интересными. Оставалось зарисовать лишь одну женщину. С первого раза она у меня не получилась, и потому я оставил ее напоследок.
Лет этой «натурщице» было где-то под пятьдесят. Свое все еще стройное тело она носила прямо и гордо. Движения ее были столь плавны, что, казалось, она не ходит, а прям-таки скользит по дворику. Она безусловно тщательно следила за собой. Искусный макияж скрывал большинство морщин, придавал коже здоровый оттенок. Поблескивали покрытые невидимым лаком ногти. Ее редкие волосы были старательно уложены так, что создавали иллюзию пышности. Из-под домашнего халата, больше похожего на вечернее платье, виднелись ухоженные, загорелые ноги. Когда она проходила мимо, я чувствовал запах хороших духов. На фоне больничных «ароматов» это было весьма необычно.
Ее взгляд казался мне совершенно осмысленным. И я не сомневался, что в отличие от многих больных, она не только замечает мое присутствие, но и посматривает на меня с определенной долей интереса.
