Большие снега | страница 49
К чему здесь знаки и слова?
Два путника,
и бесконечность:
из пункта Б
до пункта А…
* * *
Ночь была – спасением из клетки,
ночь была пожаром и желаньем,
ночь кострами под Луной дымилась,
ночь тянулась, радовалась, длилась,
и над нами, там, где звезды редки,
заломив ободранные ветки,
до утра береза вслух молилась.
Но потом, когда на губы – губы,
но потом, когда мы жгли и стыли,
показалось – мы уже не любим,
показалось – мы кому-то мстили.
* * *
Всю ночь сияли и цвели
кусты сиреневым огнем.
Метались листья, как шмели,
читались надписи, как днем.
И только утром, когда мрак
ополз, как оползают мхи,
ко мне явились просто так
вот эти самые стихи.
Чтоб я, на миг прикрыв глаза,
вдруг понял: не вернется вновь
та мимолётная гроза,
та мимолётная любовь.
* * *
Оле Павловой
Ни улыбки,
ни совета,
ни театра,
ни балета,
я хочу всего лишь лета,
на котором всюду мета
ветра,
солнца,
дыма,
жара,
разговоров у причала,
темных слез
и светлой кары
листьев,
павших на бульвары…
Но ни лета,
ни привета,
лето выпито,
пропето,
лишь листва вдоль парапета
повторяет:
лето…
Лета…
Песня детства
Прокричали журавли, в облаках растаяли,
а в лесах пустых легли лужи светлой стаею.
А потом пришла зима, ясная невинница,
вьюга снегом занесла города провинции.
Намела седых холмов и ушла, умелая,
от тревожащих костров в снегопады белые.
Снег валил опять, опять белыми бумажками,
нам пришлось тропинки мять валенками тяжкими.
От сосны к другой сосне, через тени мутные,
пробирались мы к весне, в земли многолюдные.
Ни совета, ни вестей, мерзли под деревьями,
но, наивные, зиме так и не поверили.
* * *
Я был невозможен,
но я не боялся упасть.
Лишь верящий может
Венеру найти и украсть.
Замешанный в краже,
я пойман и узнан в лицо.
Венера, ты краше,
когда я кажусь подлецом.
Я падал бы ниже,
но ненависть мне не велит.
В музее под крышей
Венера распутная спит.
И в этом огромном
святилище залов пустых
лишь родинки помнят
тепло поцелуев моих.
* * *
Осень моя пьяная – мой Ирбит.
Рябиновый, каменный, в глазах рябит.
Светлая, синяя, как стекло, Ница
веткою рябиновой манит сойти с крыльца.
Ветерком гонимые летят с реки
кольца голубые радуги-дуги.
Кольца эти с пальцев Ницы не снять.
А Ирбит шатается, не желает спать.
Ярмарочный, обморочный, пьяный вдрызг,
баночный, бутылочный, слепой от искр.
Брошенный в Ирбитку – утонет? сгорит? —
пьяною кибиткою летит Ирбит.
* * *
Я заблудился в Бухаре,
в ее горбатых переулках,
где эхо медленно и гулко
тонуло в каменном дворе.
И наплывал тяжелый жар
подобьем темного тумана,
и узкий минарет Каляна,
Книги, похожие на Большие снега