Большие снега - Геннадий Мартович Прашкевич, Христо Фотев читать книгу онлайн полностью

На первую страницу

Те, кто над нами, могут уйти на лодках,

их ничто не держит, они свободны.

А мы обречены уходить на дно,

прикованные цепями к своим мыслям.

Прикован к дням,

прикован к веслу,

я наклоняюсь, я выпрямляюсь.

Неумолимо, невыносимо приближается вечность,

в которой, наверное, снова

буду продан в рабство.

Овидий

Молю Цезаря сжалиться,

молю его.

Я никогда не увижу Рима,

молю его.

Тут нет солнца, нет дня,

одна большая темница.

Молю Цезаря —

перевожу

на латинский

одиночество.

Молю Цезаря сжалиться —

лгу на себя.

Ложь, воздух Цезаря,

оплетает меня сетями.

Смиряясь,

перевожу

на латинский

одиночество.

С ветром,

заглядывающим в мое лицо,

разговариваю подолгу.

Молю Цезаря,

презираю собственную слабость.

Молю Цезаря

и постепенно

начинаю прозревать будущее:

все ту же темную угрюмую равнину,

которую когда-нибудь

назову своей.

Молитва поэта Андреаса Грифиуса в годы тридцатилетней войны

Мои слезы – мои слова. Оплакиваю

свое бедное отечество. Господи, ты так пожелал,

чтобы я, недостойный и слабый, описал позор,

разруху, темные силы, стал свидетелем,

собравшим в слова

жгучие слезы!

Слепой старец был счастливее:

он слушал плач моря – гекзаметр вечности.

Я же слушаю вопли разрухи и темных сил:

«Злосчастный Андреас, нерадостный Грифиус,

твои слезы – твои слова, ты – зрячий,

так собирай в обугленных руинах родной земли

исцеляющие слезы!!

Они еще над тобой прольются.

Римский триптих

Памяти К. Кавафиса

Персий, римский поэт,

свидетельствует стихами —

далекими, благородными, блещущими,

как загадочные созвездия.

Почему служит мерой Космоса

поэт, даже оставленный среди человеческого упадка?

Тут,

на Земле,

опасно быть ясным —

слова, как открытые двери, в которые

могут войти ликторы

и взять тебя.

Персий, благородный поэт,

одинокий, надеется только на зрячих,

к которым обращены

его слова.

А другой поэт, уже без имени, прах,

уже и не помню, имевший ли (наверно, имевший) славу,

все использовал – деньги, удовольствие, власть,

чтобы высказать правду.

Он знал, что в словах живет обратный смысл.

Счастливый, благоденствующий, свободный —

таковы были его эпитеты.

Он решил славословить, значит, лгать.

Счастливый,

благоденствующий,

свободный…

Но сегодня объяснена

свобода времен Нерона.

А третий только еще будет назван поэтом.

Имя его не имеет значения.

Он избрал своим уделом молчание

и нигде не отметил ничего,

не сказал ничего,

не шепнул.

Молчание обвило его, как кокон,

из которого еще только вылетит бабочка.

Неуязвимым и неизвестным остается он,

но загадочное его молчание

затопляет Помпею и Геркуланум,

Перейти на страницу

Большие снега | страница 32