Алиса вздрогнула от шума фейерверка и стала вглядываться в лица, как бы фотографируя физиономии будущих покойников. Она совсем не улыбалась, лицо было напряжено, по нему пробегали красные отблески, похожие на отблески пожара.
«Где же эта хренова Золушка, куда ее уволокли? С какими мышами она бухает в тыкве?» – думала она. И тут Алиса наконец заметила Джоан, наклонившуюся над бортом. Ее тошнило, а весь вид напоминал услышанное Стрекозловой в юности бессмертное выражение «пьяная помятая пионервожатая». Алиса бросилась к ней.
– Что случилось? Тебе плохо?
– Нет, мне хорошо…. – агентесса не могла говорить связно. Алиса посмотрела на нее, произнесла сквозь зубы «Непьющая!» и поволокла почти бесчувственное тело Джоан в их общую штаб-каюту. Там мисс Ковалевски моментально сморил сон. Компаньонка перетащила ее на кровать, скинула туфли, и затем несколько секунд раздумывала, стоит ли снимать остальное, учитывая крайнюю щепетильность Джоан в этом отношении. Алиса где-то вычитала, что в Америке проститутка якобы целомудреннее, чем во Франции монахиня. Но затем она все же резким движением стянула с отрубившейся окончательно агентессы помятое платье, как бы стаскивая одежду с манекена, и на следующее утро Джоан проснулась в своей постели в ночной пижаме.
Поутру корабль медленно приходил в себя. Собственно, тут часто устраивались всякие гулянья и вечеринки, как массовые, так и индивидуальные, но Великий бал – это было нечто особенное в смысле этого самого следующего утра. Алисе данное празднество живо напомнило российский Новый год. Гости «Титаника-7» валялись по койкам вперемешку и вповалку, на своих спальных местах и даже на совершенно им незнакомых. Мистер Дрин очутился, правда, в своей собственной каюте, но в обнимку с Тоби. Чемпионка Маша и ее подруга Нина безмятежно спали в их общей постели, но не рядом друг с другом, и даже не друг на друге, как бывало иногда, а почему-то крест-накрест. Петро-сан-IV с ужасом нашел себя утром в каюте Шерол Кроун, правда его утешило то, что он лежал с ней «валетом». Отец Онуфрий очутился в сетке около бушприта яхты, в компании трех дрессированных корабельных макак в тельняшках, с интересом рассматривавших его рясу и крест.
И только Ябрамович-джуниор пробудился во-время и почти в порядке, но Марфы Крюковой рядом с собой не обнаружил. После деятельных двухчасовых поисков по всему кораблю манекенщица обнаружилась спящей в дальнем конце своей костюмерной комнаты, под ворохом платьев. Сама Марфа уверяла, что хотела только в седьмой раз за ночь сменить вечерний наряд, но олигарх подозревал, что она заперлась в укромном месте с коварным журналистом Риччи Бздерлом. Напрасно Марфа клялась, что никогда не соблазнилась бы представителем столь презренного сословия, как газетчики – непреклонный Иван, давно подозревавший, что Риччи ищет не столько сенсаций, сколько общества Крюковой, требовал полного и поминутного отчета в ее действиях и угрожал, что если Марфа не будет верна ему, он снова женится на своей бывшей жене, которую оставил ради манекенщицы, одну-одинешеньку с девятерыми детьми и пятью любовниками. Алиментов в размере семи миллиардов галактических долларов в год им едва хватало на хлеб с уникальной меркурианской осетровой икрой.
