– А может быть, сюда постучать? Левая сразу отозвалась, подалась, выявляя сначала керосиновую лампу, потом пожилое лицо женщины.
– Простите, сударыня, но не знаете ли Вы чего-нибудь о Mlle Jeanne Robert? Мы стучали, но там не отвечают. Очевидно, никого нет. Наши дети у нее учатся.
– Входите, входите, я так рада поговорить о ней. Двадцать восемь лет соседства.
Лампа отступила и, повернувшись вокруг самой себя, повела. Лампа, долженствующая es an den Tag bringen[12]. Старая женщина и мы, две, следовали.
– Да сядьте, сядьте, пожалуйста. Я не совсем понимаю, вы говорите – ваши дети?..
– Да, наши дети у нее учатся. Мы иностранки. Наши дети у нее учатся французскому и всему. Мы живем в Bellevue.
– Au, вот оно что. Je sais qu'elle prenait toujours le petit tram de Meudon[13]. Значит – к вам ездила? Чудесное место – Bellevue, мы там бываем каждое воскресенье.
– Да. И вот уже месяц, как мы ничего о ней не знаем. Она должна была быть на нашей русской елке, потому что наша русская елка после вашей. Тринадцать дней разницы... Были приготовлены подарки... – точно заклиная и забивая неведомое – достоверностями.
– Так она была приглашена на вашу елку? Как это мило с вашей стороны.
– Да, и не приехала, и мы ждем ее уже две недели. Моя дочь ей писала (совершенно упуская из виду, что письмо, написанное нынче утром, ни в каком, даже самом живом случае, не могло рассчитывать на ответ, – так это утром отстояло от сейчас) – моя дочь ей писала и не получила ответа. Что с ней, собственно?
– Mais elle est morte! – Et vous ne l’avez pas su??[14]
* * *
– 23-ro, l’avant-veille de Noël. Накануне она так много бегала, вверх и вниз, rien que son petit chвle sur les йpaules. «Mais vous allez prendre froid, Jeanne voyons!» et je lui tirais les manches sur les mains[15]. Все что-то покупала. На другой день ведь она должна была ехать к сестрам.
– Но накануне, 22-го, наши дети и вот эта дама, мать мальчика, были у нее в гостях. Да, да, именно 22-го. Она пригласила всех учеников, танцевала...
– Я об этом ничего не знала. Когда, в котором часу?
– Около четырех, а ушли около семи. Была очень оживлена. Ни за что не хотела отпустить без танцев. На другой день? Ничего не понимаю.
– Да, 23-гo утром. От грыжи, – такая злокачественная опухоль. Ведь она никогда не хотела носить бандажа, потому что нужен был бы врач, а она – вы меня понимаете – не хотела. Давнишняя грыжа. Так вы, идя сюда, ничего не знали? Простите тогда – de vous l’avoir annoncé si brutalement
