Цвингли в этом вопросе расходился с Лютером. Еще в 1523 году, в “Толковании тезисов”, он развивал ту мысль, что Христос раз навсегда принес себя в жертву для спасения человечества, что месса не может поэтому быть повторением жертвы, а только воспоминанием о жертве Христовой. Такое же символическое значение он приписывает и таинству причащения. В своем сочинении “Commentarius de vera et falsa religione” Цвингли подробно развивает этот взгляд и слово “есть” в формуле причащения толкует в смысле “означает”. Таким образом, акт причащения получает у него характер простой трапезы любви, участники которой, вкушая хлеб и вино лишь как символы тела и крови Христовой, соединяются друг с другом и вместе с тем с Христом в общей вере в искупительную силу его жертвы.
Но Лютеру такое толкование показалось еретическим. У него составилось убеждение, что “спекулятивные теологи, которые судят о божественных вещах с точки зрения философии и разума, служат дьяволу”. Забывая свою солидарность с Цвингли во многом другом, он напал на него с такою же страстностью, с какою громил раньше папистов или сектантов. Посыпался ряд полемических сочинений против “фантазеров” (“Schwarmer”), где Цвингли и его единомышленники выставлялись чуть ли не исчадиями сатаны.
Спор между обоими реформаторами, продолжавшийся уже четыре года и принимавший все более резкий непримиримый характер, рисует нам личность Цвингли в самом привлекательном свете. В то время, как Лютер, не дававший себе даже труда знакомиться с учением Цвингли непосредственно из его сочинений, третировал швейцарского реформатора как непокорного ученика, осмелившегося не соглашаться с мнением своего учителя, и вместо серьезных опровержений отвечал только грубыми полемическими выходками – Цвингли никогда не выходил в своей полемике из пределов умеренности. Он никогда не забывал, что там, где дело идет об уяснении истины, нельзя поддаваться чувству оскорбленного самолюбия и в своих ответах ограничивался обстоятельной и тонкой критикой мнений своего противника, критикой тем более убийственной, что она представляла такой полный контраст с резкой запальчивостью последнего. Его “Дружеское толкование” (“Arnica exegesis”), написанное в 1527 году в ответ на лютерово сочинение об евхаристии, по единогласному отзыву ученых, “может служить образцом христианской полемики для всех времен”.
Но на Лютера его спокойный, полный достоинства тон производил совершенно другое впечатление. В ответ на “Дружеское толкование” появилась брошюра, полная самых грубых и высокомерных насмешек над “фантазером” и резюмировавшая свои доводы следующими словами: “Одна сторона должна служить дьяволу и быть враждебной Богу – тут не может быть средины!”
