Однако жалобы Демидовых на Татищева были основательны во многих своих частях: так, заводчики обвиняли “капитана” в учреждении “застав” и непропуске на заводы хлеба, отчего рабочие голодали и умирали. Тут, как и во многих других случаях, оказалась, как видно, справедливою поговорка: паны дерутся – у холопов чубы летят. Эти жалобы, поддержанные всемогущими благоприятелями Демидовых, сделали то, что Татищев был вызван в Петербург, а на Урал прислан для “горных дел” и для “розыска между Демидовыми и Татищевым, не маня ни для кого”, известный уже нам Геннин.
Вероятно, рыльце у Татищева было в пушку и донос невьянских хозяев изобличал его в таких вещах, за которые, как можно судить по рассказу самого “капитана”, ему грозили большие беды.
Геннин разобрал спор двух непокладистых супротивников, и хотя царь во многом уважил жалобы Демидовых, но и Татищеву вернул свое благоволение: он был опять определен на Урал, но для усовершенствования в горном деле временно командирован в Швецию. При своем “розыске” Геннин, в бытность в Невьянске, просил старика Демидова письменно изложить жалобы его и сына на Татищева. Но Никита от этого упорно отказывался, говоря: “Я-де писать не могу и как писать – не знаю: я – не ябедник”. После разбора ссоры между уральскими Монтекки и Капулетти Геннин писал Петру, что “Демидов-мужик упрям, ему не очень мило, что вашего величества заводы станут здесь цвесть, для того чтобы он мог больше железа запродавать, а цену положить – какую хотел”. Из этого же письма Геннина видно, что ему было “на государевы заводы смотреть сожалительно, и оные весьма ныне в худом порядке”, между тем как демидовские процветали.
Как бы то ни было, но Демидовы отделались на время от своего придирчивого начальника. Акинфий с ним встретился после, и Татищев припомнил заводчику прежние обиды; пока же он потребовал с него “за оболгание” несколько тысяч рублей, которые, вероятно, и получил полностью.
В заключение рассказа о столкновениях Татищева с Акинфием не можем не привести сохранившегося в документах разговора Петра с историком, – разговора, вполне характеризующего тогдашние взгляды на службу как на “кормление”. Когда Петр, по дошедшим до него слухам о взяточничестве нашего историка, прямо спросил об этом последнего, то Татищев не запирался и на основании текста из апостольских посланий доказывал царю, что насильно брать и вымогать – грех, а брать “в благодарность” – законно. И Петр, кажется, не прочь был согласиться с тонким диалектиком. Если и такие выдающиеся люди, как Татищев, смотрели снисходительно на “мзду”, то о других и говорить нечего: взятка была одиннадцатою заповедью всего тогдашнего чиновничества.
