Зимний день | страница 36
– И отвели бы тебя под суд, – сказала девушка, у которой нрав был шкодливый, но робкий. Но кухарка, женщина опытная, смело ей отвечала:
– Ничего не значит: «нарушение тишины беспорядка! Восемь дней на казачьем параде!» Ей-богу, вздую!
XV
В это время внезапно раздался звонок. Кухарка и горничная обе быстро вскочили: девушка проворно опустила письмо в карман и побежала отворить парадный вход, а кухарка прошла в коридор, соединяющий переднюю с кухней, и притаилась у двери.
Вошел Валериан и негромко спросил:
– Кто у нас?
– Никого, – ответила девушка.
– А мама?
– Вышли.
– Не вышел ли, кстати, и из тебя твой дурацкий каприз?
– Как не дурацкой! Скажите, пожалуйста… нечего мне капризничать?
Девушка забирала самую бранчивую ноту.
– Возьми, пожалуйста, вот это себе и не дуйся, как дама женского пола.
– Что это такое?
– Серьги.
– Мне не серьги нужны, а добудь мне средство.
– После добуду.
– Нет, вы меня обманываете! Я вам не дура!
– Бери пока это!
– Не надо.
– Что за глупость! Кому же я их отдам?
– Мне что за дело? Я не хочу! Ничего от вас не хочу, потому что вы не благородный господин и студент, а самый низкий и подлый мужчина!
Валерий хотел ее остановить какою-то грубостью, но она дернулась и сказала:
– Смей-ка, посмей! – и ушла в свою каютку.
Молодой человек юркнул туда же за нею и заговорил с лаской:
– Послушай… Ведь ты же хотела… ты просила сережки… Бери же теперь, когда куплено!
– Куплено!.. Где?.. В чьем магазине? Или, быть может, сдернул шутя у Савки на лавке?
– Зачем ты этакие пошлости говоришь?
– А как же не спросить? Быть может, их и носить нельзя?
– Это еще что за глупость?
– А, может быть, эта жимолость увидит и с ушами оторвет.
Молодой человек вспыхнул.
– Какая «жимолость»? – вскричал он.
– Да старуха-то эта… ваша Камчатка… Ведь она… жимолостная…
– Какая Камчатка!
– Не знаешь!
– Разумеется, не знаю!
– Полно дурака-то валять!
– Я тебе говорю, что не знаю: чту такое Камчатка и почему Камчатка!
– Так ты у нее спроси, что это она сама Камчатка или за нее других посылают в Камчатку, а только я ее не боюсь и говорю, что она самая преподлая-подлая и уж давно бы ей бы пора умирать, а не ребят нанимать, которые хуже самой болтущей девчонки.
– Однако ты действительно невыносимо забываешься!
– Что же? Мне еще можно. Зато, когда старухой сделаюсь, не позабудусь.
Валериан бросил свой подарок на комодик девицы и, сжав ее руку, прошептал:
– Я тебя ненавижу!
– Чего благороднее, как теперь ненавидеть!
– Ты сама довела, что мне стала противна.