Хуже всего было то, что вернейшие ученики его, как Меланхтон, соблазнялись «пророками». «Их презирать не должно, – писал Меланхтон Фридриху Мудрому. – Кроме Лютера, никто не мог бы различить, какой в них Дух».[387] Фридрих не знал, что ему делать.
«Я как мирянин ничего не понимаю в этом деле, – говорил он советникам своим, когда заходила речь о необходимом обуздании „пророков“. – Бог дал мне довольно богатства, но лучше я пойду по миру нищим, нежели сделаю что-нибудь против воли Божьей! Значит, и он сомневался, нет ли в этих невежественных пророках-поджигателях Духа Святого.[388]
Перепуганные граждане, перессорившиеся богословы, монахи, священники – все честные люди в городе требовали возвращения Лютера и умоляли об этом Фридриха.[389] «Лютер кашу эту заварил, пусть же сам ее и расхлебывает».[390] «Я не боюсь», – говорил Лютер, но это была неправда: он только успокаивал себя и друзей своих, а на самом деле очень боялся. «Я знал всегда, что рану эту нанесет нам Сатана, но не знал, что он это сделает не чужими, а нашими же собственными руками», – писал он ученикам своим.[391]
«Злейшие враги мои не нанесли мне такого тяжелого удара, как эти друзья, – вот что терзает мне сердце!»[392] «Все мои прежние муки – ничто перед этой; никогда еще я не был так глубоко ранен».[393] В этих людях «сам Сатана восстал на Евангелие во имя Евангелия» – Христом борет Христа.[394]
«Все да будет общим (omnia simul communia)», – эти три слова вспомнил Лютер, взвесил – и увидел маленькое, сморщенное все в кулачок, как у мартышки, черненькое, точно обожженное, личико маленького худенького человека, «Лютера второго» – Карлштадта, освещенное красным светом раздуваемых искр.[395] «Ждать ни минуты нельзя, – решил Лютер, – надо кинуться и вырвать головню у поджигателя, пока в доме не вспыхнул пожар».[396]
После тайной декабрьской разведки в Виттенберге отправил он тогда «Верное ко всем христианам увещание остерегаться мятежа и восстания».[397] «Бог запрещает восстание… Диавол радуется ему… Установленных властей никто не должен низвергать, кроме Того, Кто их установил», – таков был смысл увещания.[398] Но Лютер чувствовал, что этого мало. «Пользуясь моим отсутствием, Сатана вышел за ограду к овцам и ввел среди них такие соблазны, которые я не могу одолеть издали… мое присутствие необходимо, – писал он Фридриху. – Совесть не дает мне покоя… Я должен, вопреки воле Вашего Высочества и воле всего мира, быть там, где находится паства моя, чтобы с нею страдать и умереть за нее, и я это сделаю с радостью… Вот одна причина моего приезда, а другая – та, что я предвижу… великое в народе восстание, которым Бог накажет Германию».
