Вечером он долго, с великим трудом зашивал задник сапога нитками и замазывал их чернилами.
Все утро он ходил по комнатам в одном белье, умывался, несколько раз принимался чистить сапоги, пачкал и опять мыл руки и все думал о рубашке.
– Ничего не придумаешь! – говорил он, останавливаясь среди комнаты. – Послать к Слепушкину? Немыслимо! Начнут судить, рядить… дойдет до Линтварева… Гадость!
Но нечто подобное случилось.
Около полудня к крыльцу школы подлетела тройка Кондрата Семеныча. С мороза его лицо было особенно свежо и темно-красно. Подбородок был выбрит, усы чернели ярко и лихо. На нем была сюртучная пара; в передней он сбросил енотовую шубу. Коренастый, приземистый, – об дорогу не расшибешь, что называется, – бойко прихрамывая, он быстро вошел к Турбину, крепко поцеловался с ним, причем на Турбина пахнуло морозной свежестью и запахом закуски, и тотчас принял живейшее участие в заботах о его наряде.
– Валяй, брат, валяй смелей!
Турбин, хотя и относился к Кондрату Семенычу как к человеку пустому, однако знал, что Кондрат Семеныч «бывал в обществе» и может подать совет.
– Как валять-то? – говорил он, сдерживая улыбку. – Тут такая неприятная история! Рубашки крахмальной нет!
Кондрат Семеныч качнул головой.
– Это, брат, скверно. В вышитой явиться в первый раз в дом – нахальство!
– Ну, так как же? – говорил Турбин растерянно.
– Ни черта, – сказал Кондрат Семеныч. – Не робей!
И, отворив форточку, он своим хриплым охотничьим голосом гаркнул:
– Васька! Домой валяй! Духом доставь рубашку крахмальную… в сундуке, под летней поддевкой…
Пока Василий ездил за рубашкой, Кондрат Семеныч рассказал, где он успел уже побывать, и с улыбкой сатира, от которой заблестели его маленькие карие глаза, вытащил из рукава шубы бутылку водки.
– Хвати для храбрости! Хочешь? – говорил он, обивая сургуч с горлышка.
– Ну уж нет!
– Что, думаешь, пахнуть будет? Ни капельки. Только чаем зажуй. А впрочем, черт с тобой. Нет ли чашечки?
Выпив и закусив кренделем, Кондрат Семеныч заговорил серьезно:
– Ты, брат, себя поразвязней держи, посвободнее. А то ведь будешь сидеть, как кнут проглотил.
– А как брюки – ничего? – спрашивал Турбин.
Кондрат Семеныч оглядел их с полной добросовестностью и подумал.
– Сойдет! – сказал он решительно, – за милую душу сойдет. Только вот смяты немного. Снимай, давай разгладим.
– Нет, нет, пустяки, – пробормотал Турбин, густо краснея.
– Ну, как знаешь.
Кондрат Семеныч лег на постель и вполголоса запел:
