Снег румянился предзакатными лучами солнца. И косматая изморозь, что опушила лес, приобретала какую-то сказочно красивую окраску.
Охотники не смотрели по сторонам. Они шли ходко, как люди, сделавшие свое дело и теперь спешащие на отдых. Только Тарзан иногда останавливался и внюхивался в след. Его чуткие уши ловили малейшие шорохи леса и близость любого зверья - белки или куницы, - мало ли лесных обитателей было вокруг нас. Все они волновали собаку.
Уваров, как бы ни к кому не обращаясь, сказал:
- Хитра зверина: задом по своему же следу вернулась. Нового следа не дала.
- А он, косолапый, всегда так, - добавил Яков Павлович.
Потом разговор перешел на Тарзана, и я понял (мне было это очень приятно), что пес вел себя геройски и во многом помог охотникам. И сейчас Тарзан был очень деятельным. Казалось, что весь он - уши, глаза, нос, хвост, - все в работе, все напряжено и следит за окружающим. Собака бежала рядом с нами, иногда утопая в сугробах. Нет, Тарзан ничем не проявлял гордости или бахвальства своими заслугами на охоте. Он бежал и бежал, отряхивался иногда от снега, будто совсем недавно не смотрел смерти в глаза. А ведь он при этом смело бросился навстречу опасности - такой маленький на такую-то гору.
Когда мы выбирались из леса, где был балаган, на дорогу, куда должны были подъехать сани, уже темнело.
В сумерках казалось, что нас со всех сторон обступают какие-то звери, чаще всего похожие на медведей.
Темнело очень быстро - над нами низко нависла темная туча, которая, казалось, цеплялась за черные верхушки елок. А вскоре густо повалил снег.
- Как бы волков не встретить, - сказал Уваров.
- Нет, мы пойдем на подсобное, - ответил, казалось бы, невпопад Яков Павлович.
А дело- то было в том, что Уварову хотелось поскорее к саням, а Федотов решил раньше всего накормить медвежат.
И еще была у него причина, чтобы зайти на подсобное хозяйство; разгадал я эту причину только спустя некоторое время.
Снегу навалило много. Стало совсем темно. Я с трудом поднимал ноги, вытаскивая их с опаской - не зачерпнуть бы снега валенками. Одной рукой я держал ремень от ружья, а другой придерживал пальто на груди. Под ним, за бортом пиджака, чуть слышно быстро-быстро билось маленькое сердечко медвежонка. Вряд ли он понимал, что его несут к теплу и еде, но он так доверчиво прижимался ко мне, что и мне было хорошо, радостно. Одного медведика нес я, второго - Федотов.
Шли молча. Уваров, видимо, понял, что спорить с Яковом Павловичем бесполезно.
