- Как из сказки? - спросил Славка.
- Да, пожалуй. Теремок этот бревенчатый, как у нас говорят - рубленый. И зеленый весь от моха. Внутри темно, сыро. Ручеек журчит. Маленький. Это и есть река Волга. Самое ее начало на Валдайской возвышенности. Потом в нее тысячи рек и речушек вливаются, и у Волгограда Волга чуть не в километр шириной. Во как… А мы вроде бы и приехали. Ну, ребятки, домой!
- Ни пуха вам ни пера! - сказал Юрик.
А Славка огляделся вокруг и вздохнул:
- Как в театре. Когда поет Иван Сусанин. Там на сцене такой лес. Только нет красных птичек…
Сани укатили. Звон колокольца становился все тише, тише и совсем затих. А мы пошли по рыхлому снегу, осторожно ступая валенками. Яков Павлович легко шел впереди, с ружьем наперевес, а я поспешал сзади, держась права, как полагается по законам охоты. Ружье висело у меня на ремне за плечами. Тарзан то забегал вперед, то бросался в стороны. Он обнюхивал желтые скрюченные листья, присыпанные снегом, следы на пороше, сбитые ветром веточки. Иногда собака останавливалась на мгновение, смотрела на Федотова и снова бросалась в поиск. Всем своим поведением она, казалось, говорила: «Вы просто гуляете, а я работаю. У меня забот невпроворот. Я не бездельница».
Теперь лес обступал со всех сторон.
- Скоро, должно, будет балаган, - сказал Яков Павлович. - Возле жилья, даже временного, всегда бегает лесная мышь. Вот ее следы - видишь?
Да, в самом деле, на снегу я увидел мелкий, еле заметный след маленького зверька.
Балаган, или, поточнее сказать, большой квадратный шалаш, стоял на вырубке. Вокруг, присыпанные снегом, валялись сучья и стружки.
Тарзан остановился, чуть приподнял одно ухо и с лаем бросился к балагану.
- Цыц ты, проклятая! - Из шалаша вышел Уваров. - Здравствуйте! Пришли, значит.
Федотов ворошил валенком стружки:
- Близко, брат, набросал. Медведь - он тоже соображает.
- А мы следы видели, - сказал Уваров. - Он в другой стороне. По следам думаю - велик.
Федотов переложил ружье в левую руку:
- Малый корову бы не слопал. Пошли, Тарзан!
Я тоже нагнул плечо и перехватил ружье на руку.
- Погоди, - сказал мне Яков Павлович. - Ты пока здесь побудь. Городской житель - устал. Отдохни. А надо будет - покличем. Не обижайся. Так оно лучше будет.
Что было мне обижаться не обижаться. Дорогой от саней до балагана я действительно устал. Ружье было не мое, а одного из соседей Якова Павловича. Чувствовал я себя неуверенно и, хотя хотелось мне убить медведя, покорился, понял, что Федотов, как говорится, кругом прав.
