…Меч вошел в грудь прагилла по самую рукоять, как раз в тот момент, когда смертоносный взгляд его коснулся варвара. Захрипев, Тарафинелло повалился на пол, забрызгав кровью белое платье удивленной, но совсем не испуганной Адвенты. Если б все не было так страшно, то стороннему наблюдателю стало бы смешно: балахон ублюдка при падении задрался, обнажив тощие кривые ноги, а изо рта выскочила челюсть, оказавшаяся не настоящею, а поддельной. Но клинок в его груди — самый что ни на есть настоящий клинок — нес смерть, и сие вряд ли располагало к веселью…
Варвару повезло больше: только рука его, бросавшая меч, окаменела — налилась внезапной страшной тяжестью и болью и потащила его к полу. С трудом удержавшись на ногах, он, по привычке не задерживая мысль на собственных ранах, двинулся к возвышению, на коем возлегал поверженный Тарафинелло — свой верный меч он не хотел оставлять в груди ублюдка.
— Ы-ы! Ы-ы-о-о! — с протестующим воплем Майло побежал за ним.
Но едва Конан — а в следующий же миг и оборотень — ступил на мраморную ступень, как она треснула и разломилась надвое (видно, прагилл был не большой мастер на выдумки), открыв под собою черную смрадную яму, куда они и рухнули. На сей раз никакого коридора не было — была каменная коробка, пропускавшая воздух через крошечное, не больше птичьей головки, отверстие в стене. Оно же давало узникам и свет. Еды и воды не было вовсе — да и кто мог позаботиться об этом… Разве что Адвента, если, конечно, она знала обо всех каверзах Тарафинелло.
Зато по свету можно было определить время, поскольку он был либо лунный, либо солнечный, и Конан каменной рукой своей делал пометки на полу, хотя и сам не смог бы объяснить, зачем: вряд ли они теперь смогут выбраться отсюда. Майло, по словам ублюдка, осталось не больше трех дней, а киммериец и вовсе терял силы с каждым вздохом. Казалось, камень, что висел на его плече вместо руки, высасывал из него кровь по капле, потому что он становился все тяжелее, а Конан все слабее.
Минул день, наступила ночь. Варвар, изредка забываясь тяжелым сном, все остальное время посвящал планам спасения из каменного плена. Он перебрал в уме десятки способов, но ни один из них не был реальным. На исходе ночи он сказал Майло:
— Я понял, почему ты убил медведя. Один приятель в Шадизаре говорил мне, что оборотень может снова стать человеком, если выпьет звериной крови…
— Ы-ы-ы-ы… — подтвердил тот.
— Только младенец поверит в такую чушь, Майло…
