Губы его между тем сами собой расползались в улыбке, и он, злясь на себя за это, сурово сдвигал брови и беспрестанно сплевывал на землю, дабы вновь утвердиться в своем обычном состоянии.
Майло воспринял объятия и поцелуи приемного отца как должное, хотя и без особенных эмоций. Зеленые глаза его во время прощания устремлены были в небо, но и там не искали мысли и чувства, а просто смотрели туда, куда в данный момент было удобнее. Освободившись, наконец, от рук старика, он в два шага подошел к вороной, как киммериец, быстро провел ладонью по ее гриве и так же ловко вскочил в седло.
— Гр-р?.. — на удивление вежливо обратился он к Конану.
— Поехали, — кивнул тот, поворачивая лошадь к воротам.
Вороная Майло всхрапнула, помотала головой и вдруг рванулась с места, направляемая уверенной рукой хозяина, сразу оставив далеко позади промедлившую каурую. Мгновенно позабыв обо всем на свете, варвар гикнул, вонзил пятки в бока лошади и вскоре он летел уже рядом с Майло, то обгоняя его, то вновь отставая на полшага…
— Пусть Митра не оставит вас, дети… — взволнованно шептал старик себе под нос, глазами провожая обоих всадников. — И я буду с вами…
* * *
К ночи другого дня спутники пересекли череду Карпашских гор в самом узком ее месте, но, хотя впереди уже виднелись огоньки заморийской деревеньки, привал решили все же сделать прямо здесь, в зарослях орешника. Вернее, так решил Конан, резонно опасаясь предъявлять крестьянам странного своего товарища — они наверняка приняли бы его за демона или колдуна, раз только взглянув на искаженное злостью лицо или услышав собачий рык из прекрасных уст. А в общем, с момента отъезда из хонайи Майло вел себя вполне прилично и даже показал Конану короткую тропу через горы к Заморе, проходившую меж двух длинных голых скал и со стороны совсем неприметную.
Между тем на черном уже небе зажигались серебряные звезды, отбрасывая свет на тускло-желтый диск луны, так что в скором времени и он заблистал во всю мощь, словно подвешенный за край облака светильник с пальмовым маслом. Ветер, до того бывший слабым и безжизненным, к ночи переменил направление и усилился — верхние ветви деревьев и кустов шуршали под его холодным дыханием, наполненным к тому же колючим песком и пылью.
Спешившись, юный варвар велел спутнику набрать сухих веток и разжечь костер, а сам принялся доставать из дорожного мешка своего всю оставшуюся снедь, приготовленную Майло для похода: кувшин пива, две луковицы величиной с кулак, четверть каравая хлеба и большой кусок телятины, завернутый в промасленную тряпицу. На дно его мешка запасливый Майло сунул еще горсть подсолнухов — для киммерийца вещь невиданную и неслыханную; он с удивлением повертел в руке эти странные огромные ромашки, понюхал, и, не ведая их предназначения, убрал обратно. Зато что такое телятина, он знал отлично. Разодрав кусок руками, он вцепился зубами в свою половину, рыча от наслаждения не хуже, чем спутник его от злости, и в мгновение ока уничтожил все до крошки. Тогда с тем же рвением он принялся за хлеб и лук. Когда костер, наконец, заплясал в каменном круге, разбрызгивая во все стороны крохотные горячие искры, на тряпке перед Конаном оставалась только часть Майло, которую он к нему и подвинул.
