В превеликом страхе вернулась Екатерина домой, молча протяну па пакет Андрею.
— Вот и все, что отец оставил, — произнесла шепотом.
Андрей молча развернул икону. Так же молча оглядел серебряный оклад, посмотрел, как он прикреплен к доске и, осторожно вынимая ножиком гвозди, снял инкрустированную ризу с иконы. На белом полотенце, окаймленное позолоченным венчиком, виднелось только лицо Христа. На удлиненном, писанном охрой лике горели, будто совсем живые, глаза. Печаль страдальческая светилась в них, доходя почти до экстатического напора. Узлы скрученного по углам полотенца были повязаны лентами, писанными густым кармином. Краски потускнели, поблекли, но все же сохранили свою первозданную красоту.
Андрей, все еще не произнося ни слова, долго рассматривал икону, то приближая ее к лицу, то отстраняясь, наконец сказал как бы сам себе:
— А ведь отец говорил, что это — сокровище… Может быть, и действительно так.
— И ты в это веришь?
— А почему бы и нет?
— Серебро на десятки рублей считай. Больше не выручишь.
— Почему? Раритеты в любом виде искусства есть.
— Не понимаю.
— Ну, раритет. Особо ценная вещь Диковинка.
— А кому ты продашь эту диковинку? Икона — икона и есть. Протоиерей и тот не возьмет. У него полный иконостас в соборе.
— Протопоп нам не потребуется Я в Москву продавать поеду. Старые связи порастрясу. Помозгуем.
— В Москву тебе не уехать. Узнают — следить станут.
— А я без огласки. Потихоньку.
Екатерина молча взяла икону. Поразглядывала и так, и этак. Хмыкнула. Андрей с презрением взглянул на нее.
— Ты когда-нибудь о Рублеве слыхала? — опросил он. — Ему в Третьяковке целый зал отведен. Я понимать, конечно, не понимаю в этом деле, но думку имею. Протопоп сокровищем лубок называть не будет. И еще. Мы теперь вроде чисты. Для милиции. Мы с тобой. Они ж сами видели: тайник не вскрывался, а там пусто. Кто камень кинет, что из-за корысти мать прибили? Не было корысти. Сличай был, как и задумано… А икону тебе Чувыриха сама отдала — как ей мать велела. Твоя она, и государству до нее интереса нет. Что хотим, то и сделаем. Хотим — продадим. Хотим — на стенку повесим. Для интерьера…
— Так чего ж тогда скрываться, а, Андрюша? — робко спросила Екатерина. — Раз икона-то наша, законная, то мы и продать ее законно сможем…
— Кому, дура? Музею? Много ль там за нее дадут?
— Как положено…
— Как положено, — передразнил ее Востоков. — Дорого продать — вот что сейчас главное.
— А кому?
— Кому — подумаю. Для того и в Москву тронусь.
