Чувства гордости и горечи разделяли со своим командующим и все солдаты Юго-Западного фронта, в том числе и ефрейтор Ковпак. По словам самого Сидора Артемьевича, именно во время последовавшего после наступления отхода русских войск у него начала проступать «ясность в мозгах». Все более и более отчетливо он понимал, что самодержавие — это гигантская разлагающая язва. Символично звучащую фамилию Распутин знали уже не только в придворных кругах — по всей России. На фронтах слово «распутинщина» отождествлялось со словом «измена». В самом деле, что мог сказать Сидор Ковпак и любой из его товарищей по поводу приказа, запрещающего при отступлении уничтожать воинские склады, иначе говоря, оставлять их в целости и сохранности австрийцам? Только так: «распутинщина», «измена».
И фронт и тыл жили предчувствием близящихся перемен.
Об этом прямо говорили свои же солдаты — большевики. Впервые это слово — большевик — Сидор услышал именно в конце шестнадцатого года. По его позднейшему признанию, он тогда же рассудил, что большевики — правильные хлопцы, которые и сами понимают, что делается вокруг, и другим солдатам помогают во всем разобраться. А понять в первую очередь следовало главное: эта война народу чужая, нужная только царю, фабрикантам, купцам да помещикам. Они-то ее и развязали, чтобы на солдатской крови и костях обогатиться, урвать кусок пожирнее у других — таких же, как они сами, богачей Германии и Австро-Венгрии. По доброй воле они войну не окончат, потому что ни истекающего кровью народа, ни России им нисколько не жаль. Какой же выход? Только один, убеждали большевики: кончать войну самим! Да не ее одну, а все породившие ее царские порядки. А потому — долой самодержавие, мир народам!
Внимательно слушал эти речи ефрейтор Ковпак, размышлял, взвешивал по мудрому крестьянскому правилу в уме каждое слово. Выходило — кругом правы большевики, идти за ними надо. И не ждать, начинать здесь, на фронте. А начинать нужно с братания! С такими же, как они сами, измученными войной австрийскими крестьянами и рабочими.
На участке роты Ковпака между австрийскими и русскими траншеями протекал ручей, единственный источник воды. К нему и ходили с флягами да котелками. Само собой получилось, что никто ни в кого здесь уже не стрелял. Всяк брал воды, сколько нужно, и уходил невредимым… А там и сошлись, случилось, двое или трое с разных сторон. Как водится, первая встреча была неловкой, настороженной, выжидающей. Да и языка друг друга не знали. Но потом общий язык, понятный каждому, нашелся — язык мира.
