– Скажите, достопочтенный сеньор Арлекино, вы умеете свободно шутить на всех языках или только по-чешски и по-итальянски?
– Evviva[8] Томаш! – радостно отозвался гребец, не отвлекаясь от оживленного движения.
– Да здравствую я? И это все, что вы можете мне сказать? В баре вы были куда разговорчивее!
Объясняя поведение своего спутника тем, что тот, видимо, понял, что несколько переиграл за столом, а теперь пошел на попятную и предлагает молчаливую мировую, Томаш вновь расхрабрился и, ни на минуту не умолкая, стал многословно возмущаться тем, как приняла его Венеция, как поступает с ним второй день Божена, а в конце даже добавил, что и сам еще не решил, пойдет ли на площадь или же отправится прямо на пристань, чтобы заказать себе обратный билет.
Арлекино продолжал как-то подозрительно помалкивать, лишь один раз чихнул во весь голос – и Томашу показалось, что это чихнула женщина. Он даже завертел головой, ища, кто бы это мог быть еще, но на этот раз ни одной гондолы поблизости не оказалось. Решив, что ошибся, Томаш продолжил свой монолог, а Арлекино, стоя за его спиной и сосредоточенно глядя на высокий острый нос гондолы, который будто бы парил над водой, тихо бормотал что-то себе под нос, в такт взмахам весла. Наконец они вышли на простор Большого канала и, двигаясь между двумя рядами дворцов, вскоре приблизились к молу.
Покачиваясь на кильватерной волне проплывавшей по каналу деревянной баржи, черной и широкой, они причалили. Арлекино привязал лодку и ловко спрыгнул на промокшие насквозь мостки, взял в руки один из багров, заботливо припасенных на берегу, и протянул его Томашу, помогая ему выбраться на берег.
Томаш, озабоченно роясь в карманах, стал доставать деньги. Он хотел заплатить Арлекино за оказанную услугу и выпытать у него, где все же искать Божену.
Но не тут-то было. Арлекино, упрямо изъясняясь только по-итальянски, денег не взял, сказав, что за все уже заплачено сеньорой Боженой. А потом повернулся и пошел в сторону площади Сан-Марко, жестом предложив Томашу следовать за ним.
Вскоре они оказались на пьяццетте и стали пробираться среди густой толпы праздношатающихся венецианцев и многочисленных туристов, весело коротающих время в ожидании вечерних представлений и предстоящего Праздника огня – «Moccoli», что в переводе с итальянского значит «огарки». Томаш слышал об этом празднике еще в баре и из отрывочных фраз понял, что ожидается грандиозное шествие всех участников карнавала. Держа в руках свечи, они пройдут по площади и затем, выйдя на мол, двинутся вдоль набережной.
