Я найду его и уеду с ним. Чтобы уехать с человеком, достаточно знать его и просто взять за руку. Перед домом дует холодный ветер. На деревенской площади стало спокойно; люди попрятались по домам или в баре. Длинные тени мужчин, склонившихся над столиками в баре, как наклейки прилепились к земле на деревенской площади. Я останавливаюсь и смотрю в бар через занавески. Братец Пальмизано у стойки что-то говорит официанту. Он прирос к стойке, верхняя часть его туловища словно сдулась. Он говорит вялым, задыхающимся голосом вдрызг пьяного человека. Лучано нигде не видно, я иду к его дому, надеясь, что услышу его хриплый голос уже на улице. Однако возле двери в парадную мне не найти его звонок. Дощечка с именем сорвана. Некоторое время я смотрю на белый квадратик, на котором раньше стояло имя Лучано. Он уже переехал в город. Один. Я хочу развернуться и уйти, но неожиданно сталкиваюсь с человеком, который резко заворачивает за угол. Это братец Пальмизано. Я быстро прохожу мимо.
– Эй ты, стой. Ты не меня ищешь?
– Нет.
– Тогда что ты тут вынюхиваешь?
– Тебя это не касается. Отстань.
Его ноздри начинают дрожать, голос визгливо вылетает из маленького рта.
– Ах ты, шлюха малолетняя! – Он совершенно запыхался, потому что я прибавила шаг. С трудом подталкивает вперед свое тело. – Ты же настоящая шлюха, ведь правда, ну скажи же!
Он без остановки несет какую-то нелепицу. Его пухлый подбородок двигается вверх-вниз. Он подходит ко мне так близко, что я слышу его сиплое дыхание. Слова, будто освобожденные из глубокого заточения, раскаленным железом выходят из глотки и обжигают меня. В горле появился ком, который никак не сглотнуть. Опутанная с головы до ног невыносимой бранью, я стараюсь спастись бегством. Но извергающий проклятия великан бежит за мной по пятам. Он хватает меня за волосы, но не вырывает их, а дергает, как ребенок, нетерпеливо тянущий колокольчик, чтобы услышать трезвон. Я делаю резкий прыжок вперед, поворачиваюсь к нему лицом и плюю прямо перед ним на землю. Он тоже застывает передо мной как вкопанный и удивленно глазеет на плевок, растекающийся под ногами.
– И ты, значит, хочешь играть на Пасху Иисуса и думаешь, что тебя пронесут на кресте через всю деревню? Ведь это твоя заветная мечта, Пальмизано? Так вот, я клянусь тебе, что такому грязному ничтожеству, как тебе, никогда не разрешат даже на один денек сыграть Иисуса! Ты понял? Никогда в жизни!
Судорога проходит по его телу. Глаза расширяются и бессмысленно таращатся, рот не хочет закрываться. Маленькая черная дыра под носом. Чересчур длинные руки свисают вдоль туловища как вырванное с корнем растение. Некоторое время мы стоим друг против друга. Боль дернулась в его глазах, превратившихся в две огромные черные шайбы, уже не различающие меня и лишь, как мне кажется, отражающие меня словно в зеркале.
